письмо начальнику ИНО покаянное письмо с признаниями в своей ошибке, оправдывая долгое своё молчание и скрытность боязнью «формального к себе отношения и нежеланием причинить неприятности руководству ГПУ…»
Сентябрь прошёл в метаниях: занимаясь текущими делами (отчёты руководству, кадровые вопросы по ближневосточной резидентуре) Яша никак не мог решить, как поступить с поручениями Троцкого. Явиться на Лубянку, покаяться и всё сдать? Или выполнить всё, как было обещано, оставив себе шанс оправдаться, в случае чего, двойной игрой, затеянной по устному указанию руководства? Только вот слова не бумага, их к делу не подошьёшь – а что, если Трилиссер возьмёт, да и открестится от всего сотрудника, предпочтёт прикрыть себя, сделав своего чересчур легковерного козлом отпущения?
Неудивительно, что за этот месяц Яша растерял остатки душевного равновесия. Он метался от одного старого знакомого к другому, пытался связаться с Карлом Радеком и другим видным троцкистом, Иваром Смилгой. Он спрашивал совета, просил помощи, пытался выпутаться из западни, в которую сам же себя и загнал – и чем дальше, тем явственнее ощущал на затылке ледяное дыхание «коллег» из ОГПУ. За ним следили, это он знал точно, и если бы не козырь, припрятанный в рукаве, Яша наверняка бы уже наделал глупостей. Например, попытался бы бежать из Москвы и дальше, за границу – с подложными документами и чемоданчиком, полным валюты, в котором, среди прочего, ношлось место и для содержимого тайника из музея Кропоткина.
Но козырь у него был - единственный спасательный круг, не дававший Яше погрузиться в пучину отчаяния. То, что он узнал от Алёши Давыдова. Слишком поразительное, чтобы в него поверить, и слишком логичное и непротиворечивое, чтобы быть выдумкой.
Воспитанник коммуны, сын телеграфиста с КВЖД, очередной подопытный кролик Гоппиуса оказался пришельцем из будущего. «Попаданцем», как он сам назвал себя с иронической ухмылкой. Дурацкий термин – ведь то, что его сознание, сознание немолодого мужчины перенеслось из начало двадцать первого века почти на сто лет назад в тело пятнадцатилетнего подростка вовсе не результат действий неких мистических сил или высшего разума. Нет, это всего лишь эффект научного эксперимента, задуманного и блестяще (как теперь выяснилось) проведённого сотрудниками лаборатории нейроэнергетики. Правда, ни сами сотрудники, ни их руководитель не догадываются о своём успехе – но им и не надо, главное, что результат налицо…
Почему Яша сразу, безоговорочно поверил Давыдову? А попробуй не поверь, когда мальчишка в качестве доказательств своей правоты рассказал о вещах, о которых он знать никак не мог? Рассказанное относилось к числу высших государственных секретов, но даже не они произвели на Яшу впечатление – его потрясла картина ближайших полутора десятилетий, неторопливо и очень логично нарисованная «гостем». И до того страшно оказалось это будущее и для самого Яши, и для множества знакомых емулюдей, и для всего мира, что он ни на секунду не усомнился. Всё – правда, с первого и до последнего слова. Человек, тем более, пятнадцатилетний сопляк, попросту не в состоянии придумать такое – и не лишиться при этом рассудка от ужаса и безнадёжности…
И всё же, это знание – и есть его, Яши Блюмкина, козырь. Тот самый, последний, который можно будет выложить, если речь зайдёт о его собственной голове. Кстати, Давыдов недвусмысленно предрёк ему арест и расстрел не далее, как до конца этого года… Страшно даже подумать о том, чтобы отдать бесценный источник сведений и будущем в руки тех, кто, возможно, уже приговорил его к смерти – но что поделать, если другого выхода ему не оставили? «Жить хочу! Как угодно, хоть кошкой, но жить!» - пульсировало в Яшином мозгу, напрочь изничтожая остатки здравого смысла и хладнокровия. А раз так – теперь любые средства хороши.
Оттягивая неизбежное решение, Яша решил заехать к Гоппиусу. Он знал, что тот вернулся в столицу, чтобы внести в конструкцию отремонтированной наконец-то московской установки последние настройки, и даже успел встретиться с учёным здесь, в Москве – и выслушать его сбивчивые жалобы на Алёшу Давыдова, категорически отказавшегося снова садиться в кресло. Можно было, конечно, надавить, заставить – но Гоппиус не стал этого делать, решив, отложить решение проблемы на потом, как он обычно и поступал в затруднительных ситуациях.
Упрямство «главного подопытного» Яшу нисколько не удивило. Ему-то было известно, что на самом деле стало его причиной: Давыдов, испытавший в последний момент перед «обменом разумов» сильнейший сердечный приступ, всерьёз опасался, что вернувшись назад, не поживёт и нескольких минут, скончается от инфаркта. Он подробно описал, как готовился к эксперименту, как собирал аппаратуру в подвале своей дачи. Упомянул, что никому не сообщал о рискованном опыте, но на всякий случай не стал запирать подвал изнутри – опасался, что потеряет сознание, и никто не сможет прийти к нему на помощь.
Заодно Яша подробно расспросил о мире, в котором жил его собеседник. Конечно, в интересах дела куда полезнее было бы побольше разузнать о событиях ближайших нескольких лет – но что поделать с естественным человеческим любопытством, подталкивающим заглянуть вперёд на век без малого вперёд, приоткрыть завесу, которую иным способом не преодолеть - даже если получится уцелеть позже, в страшных войнах и кровавых расправах грядущих десятилетий? Впрочем, это всё дела будущего, до которого ещё надо дожить – а вот на этот счёт у Яши имелись сильнейшие сомнения. Особенно, если вспомнить о том, какую судьбу напророчил ему «гость из будущего».
И снова его подвели нервы, вконец раздёрганные событиями последних недель. На Садовой показалось, что за автомобилем пристроился «паккард». Он нарочно свернул на Арбат и с полчаса бесцельно петлял по центру, стараясь стряхнуть воображаемый хвост. «Паккард» действительно исчез, но через некоторое время следом пристроилась другая машина – большая, чёрная, незнакомой марки. Это стало последней каплей: Яша остановился, зашёл в табачную лавочку и, сунув под нос владельцу-нэпману два бумажных червонца, попросил выпустить его через задний ход. Прошёл скорым шагом, то и дело оглядываясь, два квартала, свернул в проходной двор, потом в другой, пока не оказался в крошечном, сером от пыли сквере. Здесь он задержался – присел на скамейку, скрытую за заколоченным киоском «Пиво-Воды» и некоторое время наблюдал за прохожими и проезжающими автомобилями. Когда часовая стрелка подползла к двенадцати, он встал и переулками выбрался на Гоголевский бульвар, где снова присел на скамейку, желая провериться ещё раз. Слежки, вроде, не было; тогда Яша вскочил на подножку переполненного трамвай и, впервые за это утро чувствуя себя в относительной безопасности, поехал туда, куда, собственно и собирался с самого начала
