твердыню. И крепость Грозная в оборонительной системе представлялась наиболее мощной.
Вообще, за десятилетие владения Луизианой Россией, колония ощетинилась настолько, что даже не было представления, с какой стороны подступаться, чтобы сковырнуть русских. При том не только русских. В колонии проживало немало и французов и испанцев, да и представителей из североамериканских колоний было более чем предостаточно. Сложно было следить за порядком, приучать к дисциплине иноверцев, но русская администрация справлялась. А после, когда в английских колониях был введен Гербовый сбор, по которому любая сделка, гражданский акт и не только, облагался налогом, когда товары стали дороже, чем на двадцать процентов от того, как было ранее, — колонистов из североамериканских колоний в Луизиане только прибавилось. И теперь именно эти люди составляли уже целую дивизию ландмилиции, которой так же придется драться с англичанами, если война в этой части Света пойдет не по русскому сценарию.
— Рад приветствовать друзей! — сказал Иван Фурнеев, бывший еще восемь лет назад Жан-Жаком Фурнье.
Фурнье был смышленым малым и быстро понял, как можно продвинуться в пищевой цепочке человеческой цивилизации в русской системе управления. Он скоро принял православие и стал действительным адептом русской культуры. Именно он в Луизиане открыл «Дом русской культуры и Просвещения». Там декламировали русские стихи, читали вслух русские книги, под бокал… местного вина, ибо из России вести вино было накладно. Правда пили и калифорнийские вина, но так же нечасто.
Теперь Фурнье был кем-то вроде министра иностранных дел в колонии Луизиана. Звучит противоречиво, причем во-многом, но по факту, именно Фурнеев занимался вопросами взаимоотношений не только с англичанами, испанцами, даже французами, которые лишились в регионе своих форпостов, но часто наведывались в Санта-Рус. В сферу деятельности Ивана Яковлевича входили и отношения с местными, и не только, индейскими племенами.
— Если друзей, то и мы, безусловно, рады. Хотя должен признаться, ибо на переговорах останусь честным, что путешествие было не из приятных. Кстати, насчет честности.Я также рассчитываю и на откровенный разговор с вашей стороны, — сказал Стивен Хопкинс, самый старший из трех делегатов, приехавших на переговоры с русскими.
— Не извольте сомневаться, мистер Хопкинс, так и будет, — сказал на идеальном английском языке Фунреев, а молодой индеец быстро перевел суть состоявшегося обмена «любезностями» графу Ивану Фомичу Кольцову, главе военной администрации русской колонии.
— Чего хочет Россия? Скажите, как мы и договаривались, честно! Через нашу кровь русские желают лишь пакости Англии, а нам с этим жить и воевать с англичанами? — спрашивал все тот же Хопкинс.
Другой представитель делегации, Джорж Вашингтон, было хотел что-то сказать, но сумел себя сдержать. Не ему, пусть и уважаемому рабовладельцу и, по местным меркам, образованному человеку, встревать в разговор многоопытного юриста и общественного деятеля, пятидесятилетнего Хопкинса.
— Если ставится вопрос именно в таком ключе, то мы можем заканчивать, господа. Наш пароход отвезет вас либо по реке Миссисипи, либо… скажем, в тот же Бостон, — Иван Яковлевич изобразил улыбку.
Фурнев намекнул на события, которые имели место в Бостоне еще до того самого «чаепития», когда патриотически настроенная толпа, шедшая к городской администрации со своими чаяниями, в основном по поводу Гербового сбора, была расстреляна. Жертв было сравнительно немного, только пять человек погибло, были и раненые, но общественный резонанс имелся и немалый. В толпе было больше женщин и, не без русского вмешательства, послышались обвинения в том, что мужчины-американцы не могут защитить своих женщин, значит английские мужчины лучше [события, с художественными отклонениями имели место в РИ].
Недалеко мы ушли от инстинктов и не так уж и отличаемся от представителей животного мира. Проблема размножения, как и питания, все равно главные. И борьба самца за самку представляется извечной. Американские мужчины тогда задумались.
— Мы здесь и глупо не поговорить. Так или иначе, но нам придется соседствовать. Я же правильно понимаю, что Россия пришла в этот регион надолго? — встрял в разговор еще один американец Роджер Шерман.
— Безусловно, сэр. И мы готовы сделать английские североамериканские колонии независимыми, -улыбка не покидала лица Фурнева, но уже начинала казаться лишней.
— Ваши войска? — все решил спросить Джорж Вашингтон.
— Большинство военных действий, кои таковые будут, Российская империя берет на себя. У нас война с Англией, так что ничего не сдерживает, напротив, побуждает воевать и здесь, — отвечал Иван Яковлевич.
— И что взамен? Вот главный вопрос! Вы же не станете нам помогать, даже снабжать, только лишь ради самого факта уничтожения английской армии, где бы она не находилась? — спросил вновь Хопкинс, от чего у опытного переговорщика уже сложилось бы мнение, что в американском посольстве, все актерские роли расписаны.
Именно Хопкинс — рациональное зерно, который принимает решение, Вашингтон — эмоциональная составляющая, чтобы показать отрицание и то, на какие уступки идут американцы. Даже если эти уступки и ничтожны.
— Договор о разграничении сфер влияний, проведем прямую линию, даже немного в вашу пользу вдоль континента, беспошлинная торговля России с САСШ, испанские владения: Флорида, Техас наши, остальная территория — вам. Ваши производственные мощности из иностранных заказов в приоритете для России. Заключение Альянса и выступление САСШ в войнах на стороне России. Последнее, скорее, для самой же Америки, в Европу никто американцев не повезет, но на словах вы станете всячески высказываться в нашу поддержку. Остальное, по мелочи, — сказал Фурнеев и протянул Хопкинсу отпечатанные листы.
— То есть, кроме Англии, заключив с вами Союз, мы вступаем в войну с Испанией? Нам мало того, что больше тридцати пяти тысяч английских солдат стоят в наших городах? — выкрикивал Хопкинс.
— Если дело только в этом… То, пожалуй, эту войну вы можете пропустить. Лишь обязуетесь передать все английское вооружение, если дотянетесь до него, — Фурнеев внутри себя ликовал, ему удалось то, что было предписано Петербургом.
— Мы подумаем, — ответил за всех Роджер Шерман.
— Вот, господа, чтобы думалось хорошо! — сказал Иван Яковлевич и протянул стопку напечатанных листов.
— Что это? — спросил Джорж Вашингтон.
— Конституция САСШ и биль оправах человека… — усмотрев ярость и недоверение в глахах американсканских послов, Фурнеев поспешил добавить. — Только для ознакомления, господа. Хотите используйте, нет, — так свое думайте!
Этой и следующей ночью и днем ни Шерман, ни Хопкинс, не сомкнули глаз, Вашингтон чуть подремал, он не выдержал столь изнурительной работы, но после сна вновь стал принимать деятельное участие в обсуждении Конституции САСШ, которую предоставили русские.
— Насколько вы, господа, верите в колдовство? — спросил многоопытный юрист Хопкис, все молчали. — Два дня мне хватило для того, чтобы понять, что то, что было написано, гениально и соответствует моему пониманию правительственного Акта. Кто это мог сделать? Убитый Вольтер? Кто-то из европейских мыслителей? Если все так просто в написании, одновременно легко к восприятию, то почему подобного нет ни у одной державы?
— Сэр, мы пойдем на альянс с русскими? — спросил Вашингтон.
— Мы пошли бы на практически любые условия русских. Вопрос только в том, что нельзя начинать переговоры с соглашательства. Теперь мы знаем существование двух констант: русские очень хотят иметь с нами договор, думаю, господа, что они опасаются, что уже скоро наша страна может стать такой силой, что способна поставить под вопрос все колонии в Америке, как английские, что само собой разумеется, так и испанские и даже французские. Второе, это то, что Россия это видит и хочет себя обезопасить. Но и мы, господа, не сможем получить независимость без русского вмешательства. Если не сейчас, то еще в течении ста лет мы будем платить унизительный Гербовый сбор, платить за товары вдвое дороже и покупать рабов по несправедливым ценам, — у Хопкинса тряслись руки, из которых он силился не выпустить из рук Конституцию САСШ.
Еще через три дня русская армия пришла в движение. Это была более, чем сила. Двадцать пять тысяч пехоты и еще три тысячи кавалерии. Сто пятнадцать пушек. Этой силищей можно бить в регионе хоть кого: испанцев, англичан, да и занимать просторы центральной части Северной Америки. При существовавших планах военной компании, предполагалось, что весьма вероятным сюжетом станет тот, когда русские войска будут только демонстрировать в североамериканских колониях свое присутствие и решимость.
Между тем, Испания так же являлась врагом
