– Ну, смею надеяться, что Франция ничуть не уступит в этом России, и просторов у нее также хватает. Если же она слегка отстает от России по площади, то с лихвой перекрывает своими колониями, которые разрастаются с каждым годом.
– Признаться, сомнительное утверждение. Ну да бог с ним. Потому что я вижу, что вы попросту охладели к России и ее внутренним делам. И надо заметить, очень рано охладели.
– Я не могу этого себе позволить по определению, дорогой Иоганн. Вы не забыли, я все еще посол в этой стране?
– Нет, я это прекрасно помню. Как и то, какими были ваши интересы до появления вести о беременности супруги государя. Э-э-э… надеюсь, вы доверяете своим слугам?
– Тем, кто находится настолько близко, что может стать случайным свидетелем нашей беседы, да.
– А-а…
– Мы все тщательнейшим образом проверили, и никаких потайных комнат, двойных стен или чего-то иного, столь любимого рыцарями плаща и кинжала, не обнаружили. Так что говорите свободно.
– Итак. Едва только сообщили о скором появлении наследника, как вас словно подменили.
– Зачем же…
– Вот только не надо о несправедливости, – подняв руку в протестующем жесте и откидываясь на высокую спинку стула, оборвал посла Лесток. – Да, вы стараетесь поддерживать отношения со мною, так как я с моими связями могу быть вам полезен. Да, вы не рвете с цесаревной, так как опасаетесь элементарной мести с ее стороны. Но вы уже не верите в то, что я могу быть вам настолько полезен, а пользу от продолжения близкого общения с Елизаветой так и вовсе не наблюдаете.
В этот момент дверь открылась и в кабинет вошел слуга с подносом, на котором стояла бутылка шампанского и пара высоких бокалов. Надо заметить, что, узнав о тяге Елизаветы ко всему французскому, Шетарди привез с собой вина нескольких сортов и среди них более тысячи бутылок этого вина. Впрочем, по вкусу оно пришлось не только Елизавете. Вот, например, Лесток тоже очень даже его жаловал.
– Дорогой Иоганн, вы должны меня понять. Я ведь на службе. Мне, как частному лицу, очень приятно ваше общество, как и общество ее императорского высочества. Но у меня есть еще и долг, – разливая вино по бокалам, со вздохом сожаления произнес Шетарди.
– Жоакен, вы рискуете потерять благорасположение ее высочества, а оно дорогого стоит, поверьте. И потом, разве его преосвященство так просто смирится со столь обширными тратами, не принесшими никакого результата?
– Данный факт его несомненно расстроил, но он прекрасно понимает, что эти потери произошли вовсе не по моей вине. Политика – это игра, и риск неизменная ее составляющая. Эту партию мы проиграли, и выигрыш уходит нашему сопернику. Что же, будем разыгрывать следующую.
– А если не так? Если ставка все еще в игре? Что тогда, господин посол? – по привычке подпустив покровительственных интонаций, сыпал вопросами Лесток.
– Вы о чем, дорогой Иоганн? – подавшись вперед и делая стойку, словно гончая, поинтересовался Шетарди.
– Помнится, году эдак в двадцать втором Петр Великий был сильно расстроен, причем не только тем, что его первый поход против персов оказался не столь уж удачным.
– Вы о его любовнице Марии Кантемир и их умершем младенце?
– Скорее о выкидыше, любезный Жоакен.
– То есть…
– Так насколько это интересно его преосвященству? – бесцеремонно оборвал посла лейб-медик.
– Я думаю, что ему это будет интересно.
– Я такого же мнения. А если еще учесть и то, насколько посланник Франции стал близок к возможной императрице… Вам не кажется, что пора пересмотреть свое отношение к этому делу?
– Я думаю, триста тысяч рублей серебром – это та самая поддержка, которую могла бы оказать Франция претенденту на российский престол, – тут же взял быка за рога Шетарди. Однако Лесток, по-видимому, думал иначе, так как осчастливленным вовсе не выглядел. – Полноте, любезнейший Иоганн, не стоит оказывать такое давление, – с игривой улыбкой погрозил собеседнику пальцем Шетарди. – Это весьма крупная сумма и достойное вознаграждение. К тому же мы уже вложили в это дело двести тысяч. Вы конечно же можете утверждать, что эти деньги израсходованы на подкуп гвардии, но мне прекрасно известны настроения гвардейцев. Даже Александр Александрович Меншиков, капитан Лейб-гвардии Ингерманландского полка, и тот верой и правдой служит только государю. Разумеется, в случае его гибели гвардейцы предпочтут поддержать Елизавету. Но ведь именно в этом и состоит их долг. И именно этого требует порядок престолонаследия. Так что деньги благополучно осели в ваших карманах, и вы сейчас ими буквально сорите.
– Вы так убедительны, Жоакен, что я, право, обезоружен. Однако я все же найду в себе силы возразить вам, – с самой любезной улыбкой произнес Лесток, поднимаясь со стула и наполняя свой бокал шампанским. – Неужели вы думаете, что я влез во все это как какой-то наемник и рассчитываю получить плату от Франции? Пра-аво, хорошего же вы обо мне мнения. Ваше здоровье! – Лесток с явным позерством отпил вина, кивком одобрив напиток. – Нет, Жоакен, деньги для меня не цель, а только средство. Вы говорите, я сорю деньгами? Но на самом деле я обзавожусь сподвижниками. Вы говорите, гвардия не продается? А я говорю, что это чушь. Верность штыков нужно подкреплять звонкой монетой. Есть Елизавета, а есть законная супруга императора Анна. Кого поддержит гвардия, тот и воцарится на престоле. Причем вся гвардия, а не какая-то ее часть. Не забывайте, кого в случае чего поддержит Ушаков и его ближайший сподвижник Туманов, с их весьма авторитетной Канцелярией государственной безопасности. Так что выплата годового жалованья сверх положенного настроила бы гвардию на нужный лад и обеспечила бы нам неоспоримое преимущество. Поверьте, Жоакен, я знаю, о чем говорю. Учитывая повышенные оклады и двойную штатную численность гвардейских полков, содержание одного полка обходится в двести тысяч рублей. Три полка – шестьсот тысяч. И именно об этой сумме мы и будем говорить.
– Это очень серьезные деньги, – задумчиво произнес Шетарди.
– Еще бы. Елизавета не отличается бережливостью, поэтому у нее таких денег быть не может. Разумеется, веди она более скромный образ жизни, занимайся своими землями, и у нее были бы кое-какие накопления. Но ничего этого нет.
– А как же те сподвижники? Ведь вы утверждали, что Елизавету поддерживают многие представители родовитого дворянства и промышленники.
– И продолжаю утверждать. Но, видите ли, Жоакен, Елизавета любит жить на широкую ногу. Господи, да у нее целый штат портних, которые только и делают, что денно и нощно шьют ей наряды. Во дворце под гардероб цесаревны отведено уже целое крыло второго этажа. И, как вы понимаете, живет она не по средствам. Поэтому в дело идут все подношения ее сторонников, предпочитающих передавать деньги лично ей в руки, а заодно и обратить на себя внимание.
