Германская пехота не выдержала танковой атаки и стала отступать под огнем, теряя порядок, а потому и не смогла отразить стремительную атаку тысячной кавалерийской массы, что взяла несчастных немецких стрелков в клинки, вырубив всех начисто.
Роту Гудериана спасло только то, что на нее навалился всего один конный взвод, атаку которого удалось отбить, хоть и с потерями, и то, что лес был рядом и фузилеры смогли в нем укрыться.
Теперь перед глазами капитана все шли и шли эскадроны красной конницы — в прорыв вошло не менее двух красных кавалерийских дивизий, за которыми уже пошли густые колонны пехоты.
И к великому удивлению всех укрывшихся в лесу немцев, выгоревшие на солнце русские гимнастерки стали чередоваться с серым германским «фельдграу», не уступающим им в количестве, но превосходящим в качестве, — Хайнц видел настоящий, вроде канувший в прошлое «кайзер-марш». В таком темпе за двое суток фузилеры могли пройти за двое суток не менее ста километров.
— Изменники!
— Гнусные «спартакиды»!
— Мерзавцы!
Солдаты тихо ругались сквозь стиснутые зубы — нелегко было видеть таких же немцев, как и они сами, прошедших через горнило Вердена и Соммы. И, помимо воли, многие задумались — может, не так и не правы красные, когда говорят, что нужно смыть кровью позор Версаля и поднять французских и английских буржуев, разжиревших на немецкой крови и голодающих детях, на острые кинжалы штыков.
— Вот так мы достигнем будущих побед!
Гудериан представил, что будет, если атаковать не десятком пулеметных танков, а несколькими сотнями, да с пушками. А следом пустить бронированные грузовики с пехотой и массу кавалерии, как только что продемонстрировали ему болезненным, но нужным уроком красные. Такой прорыв даст победу!
— Это будет блицкриг!
Ливадия
— Мики, по большому счету, выбор делать тебе, а не мне. — Арчегов откинулся на мягкую спинку кресла. — Сычев свою роль сыграл и избавил Сибирскую армию от балласта с генеральскими погонами. А если ты не проведешь такую же операцию здесь, то через полгода красные сбросят твое воинство в Черное море. Хочешь, приведу один пример, наглядный, как в школе говорят, как раз для детишек младшего возраста.
— Зачем ты язвишь, Костя?!
— Вспомни шестнадцатый год, Мики, — Арчегов игнорировал заданный ему вопрос. — Приняли план кампании, согласовали — Эверт с Западным фронтом наносит главный удар, а Брусилов с Юго-Западным — вспомогательный. Твой коронованный братец сей план утвердил, он же Верховный. И что вышло?! Эверт за несколько дней до начала операции предложил ее перенести в другое место, и Брусилов ударил один. А Западный фронт так и не оказал никакой помощи — одни проволочки чинил. Северный фронт вообще Куропаткин возглавлял, многократно битый в Маньчжурии японцами. Это был выбор твоего брата, и вся Россия убедилась, что страна с таким «хозяином» во главе не способна воспользоваться плодами прорыва и победить потому не сможет.
— К чему ты мне это говоришь? — Михаил наклонился над столом, гнев ударил ему в голову. Поведение Арчегова казалось ему оскорбительным, недостойным для друга.
— Как к чему? — делано удивился генерал, и его лицо исказила кривая глумливая ухмылка. — Ты думаешь, мне приятно видеть, как ты пошел дорожкой своего глуповатого и упрямого, как осел, брата с ба-альшим самомнением? Как же, «хозяин земли русской»! Ведь так он себя именовал по переписи? И ты тоже сталкиваешь уцелевший огрызок России в пропасть, от края которого мы смогли отползти?! Как же мне еще с тобою говорить прикажешь? Если тебе лесть в голову ударила! От жопы, прости за выражение, отлегло, и за старое принялись?! Да ты хоть подумал над тем, к чему твои действия привести могут? И не смотри на меня волком — если не я, то кто правду-матку тебе в глаза резать будет?! Эти прихлебатели, что ничего путного не создали, зато ну оч-чень большие за-аслуги перед державой имеют?!
— Костя! Ты не имеешь права так говорить!
— Да? У меня совсем иное мнение на этот счет. Если я тебе не скажу это сегодня, то завтра будет уже поздно. Если ты оскорблен, то я могу снять погоны с твоими вензелями и аксельбанты и уеду в Иркутск! Вот только проигрыш будет взаимным — Сибирь не будет дойной коровою, Вологодский прекрасно знает, что здесь происходит. И хуже того — у нас в газетах создавшееся положение здесь, на юге, служит предметом самого горячего обсуждения. Майские события проложили между тобой и правительством трещину, и если ты не покажешь себя реформатором, то она станет пропастью. А реформы, настоящие, с учетом революции, жизненно необходимы. Их задержка может обернуться трагическими последствиями. Ты учитываешь это?
Михаил Александрович не ответил, только молча курил — под кожей на щеках катались желваки, лоб был нахмурен. Еще будучи великим князем, он очень не любил, когда на него так давили. Но тогда на престоле был несчастный брат, а сейчас он сам.
— Ты меня прости, Мики, но иначе я не могу. Дело нужно либо довести до логического конца, либо не браться за него совсем. Знаешь, сказавши «А», нужно говорить и «Б». Видишь ли, я понимаю, что такое частная собственность, особенно на землю. Я тебе много раз говорил о том, ты внимал, но закона так и нет. А потому подавляющая масса крестьян настроена здесь против нас…
— Но ведь в Сибири она поддерживает правительство!
— Там никогда не было помещиков, и к тому же мы передали землю не в собственность, а в долговременную аренду или совместное владение. У селян это с молоком матери впитано — землей не может владеть кто-либо, продавать и покупать по собственному усмотрению. Землица Божья! Вот и решай — или ты поддерживаешь старый порядок и несколько тысяч помещиков и дожидаешься, пока тебя скинут в море, или принимаешь революцию и передаешь землю крестьянам. Другого выбора нет! А если тебя терзает совесть по поводу изъятия чужой собственности, то передай вопросы, связанные с компенсацией, на рассмотрение Учредительного собрания. Вот только нынешние, вернее, бывшие владельцы ни хрена не получат! А потому закон ты должен вытащить из-под сукна, под которым он полгода отлеживается, и немедленно подписать. Все, Мики, времени нет!
Арчегов расстегнул карман кителя и вытащил листок бумаги с наклеенными телеграфными строчками. И протянул его Михаилу Александровичу, который долго изучал его. И после тягостного молчания тихо спросил:
— Это ведь ультиматум?
— Да, — кивнул Арчегов. — Нам удалось оттянуть решение Народного собрания, которое столь резко выступило против чинимых тобой проволочек. Мы вынуждены считаться с этим — ибо депутаты правы. Я понимаю, со старым порядком и знакомыми с детства людьми рвать трудно, ибо душа истекает кровью. Но это нужно делать, ибо на другой стороне миллионы людей, которые сейчас тебе враги, а могут стать твоими подданными. Выбор за тобой, Мики. Но скажу тебе честно и прямо — я останусь с народом! Ибо за ним будущее, а не за отдельно взятым человеком, какой бы он пост ни занимал. Новороссия перед тобой, и народ там, познакомившись со всеми прелестями большевизма, ждет твоего решения.
