в мозг вмял. Или не вмял? Крепкий у него череп. Или это я с ума схожу от холода и этой бесконечной охоты на зверя?
Неподвижное тело вдруг шевельнулось, и я вздрогнул. Вот бл*ть, живучий какой! Я отшвырнул зажигалку и набросился на него. Резким движением перевернул на живот и заломил руки. Тот застонал.
— Больно, сука? Да?
Заломил руки сильнее. Это тебе за Валеру и за Лаврентьева. Надеюсь, последний все-таки жив.
Застегнул наручники. Обшарил чуть подергивающееся тело. Нашел фонарик в кармане. Ура! Да будет свет! Щелкнул кнопочкой и осветил комнату.
Схватил пленника за волосы и бесцеремонно завернул ему голову, вглядываясь в лицо. Несмотря на кровь, я, наконец, узнал его. Бл*ха! Да это же… Петренко! Тот самый черный копатель, что жаловался на Гальку из-за мутоновой шубы. Вот артист! Он же был у меня в руках! В храм к «скупщику» оружия он меня провел.
Прикинулся лошком и слинял, пока я Шубина брал. Обвел меня вокруг пальца, зараза. Но теперь все. Финита ля комедия! Занавес. Петренко ты или нет, теперь не имеет никакого значения. Разберемся. Но на тебе убийство сотрудника — это раз! А подростков к тебе замороженных привязать, как два пальца об асфальт!
Я еще раз осмотрел задержанного. Похоже, он был без сознания. Для надежности я положил ему на ноги металлическую громадину, которой он нам люк придавил. Так-то лучше будет, теперь далеко не уползешь. Может, это лишнее, но я решил перестраховаться. Кинул на него еще взгляд для проверки и поспешил в погреб.
Как там капитан, жив?
Зажал металлический цилиндр фонарика зубами и спустился вниз. Чертов холод снова охватил меня и добрался прямо до хребта. Я спрыгнул вниз. ГБшник не шевелился. Я проверил пульс на горле. Жилка бьётся, но кожа на шее холодная. Конечно, холодная! Нужно его вытаскивать, пока насмерть не замерз. Сколько в нем? Центнер? По такой лестнице не вытащу. Тут я вспомнил про лебедку. Да, конечно! Маньяк ее тут поставил для спуска и подъема тел. Мертвых — ну а мне она нужна для живых. Держись, капитан, я сейчас!
Вскарабкался наверх. Холодильщик очнулся и ерзал, как полураздавленная гусеница, припертый железякой. Хотелось вновь отправить его в нокаут, для надежности, так сказать. Но у него по-любому сотряс. Если еще раз врезать, могу и убить. Вспомнил, как Берг себе руку отрезал, чтобы сбежать. С тех пор я маньяков к «трубе» не пристегиваю. Только сразу обе руки сковывать буду. Ну его нафиг.
Спешно установил лебедку. Раскорячил ржавую конструкцию над «пропастью». Спустил веревку. Снова поспешил вниз.
Спустился по обледенелой лестнице. Обвязал Лаврентьева под мышками и на поясе, разговаривая с ним:
— Не вздумай, капитан, сдохнуть. Тебе еще область от копателей чистить. И показания против ублюдка давать. Как он тебя вниз скинул и Валеру порешил. Без тебя никак.
Выбрался наверх. От таких вертикальных перебежек просто язык на плечо. Но время не ждёт. Чуть отдышался и крутанул ручки лебедки. Передаточный механизм заскрипел ржавыми шестерёнками. Шкив медленно, но верно выбрал свободный ход веревки, вытянув ее в струну. Дальше пошло туго, но конструкция выдержала, а самое главное, моих сил хватило.
Пальцы стонали от напряжения и стыли. Холод из погреба добрался и сюда. Вот в проеме показалось тело ГБшника. Я подтянул его как можно выше. Поставил лебедку на стопор. Потянул капитана за ногу в потертом ботинке и переместил на бетонную твердь. Есть контакт! Развязал.
Теперь его в больничку срочно надо. Дилемма, блин. Через леса-то я его не протащу. Да и растрясу. Неизвестно, что там у него за переломы. Выход один, рвануть за помощью. Но и это непросто! Сюда нас вел сам Лаврентьев, как я найду обратную дорогу ночью? Я сюда-то шел почти на ощупь.
Выход был один. Значит, надо будить Холодильщика.
Я подошел к неподвижному телу и снял железяку с его ног. Тот снова застонал.
— Рота, подъем! — я потянул его за ворот куртки. — Хорош притворяться, через лес меня поведешь. Ты-то точно дорогу знаешь.
— Лучше здесь сдохну, — тихо пробормотал Петренко.
Я наклонился к нему и прорычал:
— Сдохнуть я тебе не дам. Тебя, сволочь, судить будут. Чтобы каждый советский гражданин мог плюнуть тебе в морду.
— Убей… Лучше.
— Показывай дорогу, сволочь, — я поставил на ноги шатающегося маньяка. — Ты на хрена детей замораживал? Я, знаешь, всегда хотел спросить.
— Тебе не понять.
— А ты попробуй, объясни. Путь нам долгий предстоит.
Тем временем я вытащил неподвижного Лаврентьева в основной зал, где было не так холодно, и уложил его на нары, накрыв одеялом. Прикрыл дверь-стеллаж, чтобы не тянуло адским холодом из погреба.
Отключать РИТЭГ, чтобы вырубить охладитель, времени нет. Да и вообще, можно ли его отключить? Не знаю, наверное, нет. На ходу не разберешься.
Вытолкал Петренко на улицу. Тот уже оклемался, если бы не заплывшие фиолетовой синевой глаза и смятый нос, то вполне мог сойти за здорового. Крепкий, падла, оказался, ну и хорошо. Будет с кого спросить и кого допросить.
— Расклад такой, — мне хотелось закурить, хотя в этой жизни я этим еще не баловался. — Один сотрудник, которого ты чуть не угробил, еще жив. Нужно срочно вызвать помощь. Покажешь дорогу — доживешь до суда.
— Так я же сказал, начальник, что лучше здесь сдохну, — как-то отрешенно пробормотал убийца.
— Так просто умереть тебе не получится, — оскалился я. — Я спущу тебя в погреб и оставлю там замерзать. Сделаю то же самое, что и ты с подростками. Не думаю, что такая смерть тебе понравится.
— Не имеешь полномочий, — огрызнулся Петренко. — Ты мент, а не убийца.
— Откуда тебе знать, — я подтолкнул его обратно к подземелью.
Мой ледяной голос сработал. Гад поверил, и не зря, заморозить я его был готов хоть прямо сейчас.
— Ладно… Покажу дорогу. Только не знаю, смогу ли сам дойти. Голова кружится.
Голос его дрогнул. Он меня боялся. Очень хорошо.
— Дойдешь, — кивнул я. — Я заставлю.
Мы брели по ночному лесу, ветки в тишине громко трещали под ногами. Я снова задал животрепещущий вопрос:
— Зачем ты убивал детей?
— Мне велел голос сверху, — уклончиво ответил маньяк.
— Не п*зди! — я ткнул его в спину кулаком в район почки.
Не похож он на умалишенного. Тот от удара охнул и осел. Я грубо дернул его за волосы,
