когда с работы вылетел
Он глянул на меня оценивающе и признался:
— Это был педофил-извращенец. Жизнь циклична, ты столкнулся с тем же самым.
— И отец пошел против руководства, чтобы помочь. Вот. — Я вытащил из рюкзака статьи, которые написал для газет. — У тебя есть знакомые журналисты? Было бы неплохо это опубликовать.
Дед просмотрел текст, вскинул брови.
— Кто это писал?
Я пожал плечами.
— Неужели ты?
— Ну а что делать.
Он покачал головой.
— Это талантливо! Не каждый взрослый так сможет. Попытаюсь помочь.
И тут дед хлопнул себя по лбу и пошел к телефону — звонить бабушке и отчитываться, что с внуками все в порядке, а я выгреб деньги из карманов, забрал то, что отдал Борису, пересчитал. Получилось 28000.
Поговорив с бабушкой, дед сосчитал свой заработок — 36000.
Борис похвастался:
— Четыре с половиной тысячи на шелковице и смородине!
— Круто, — оценил дед.
Наташка сосчитала деньги еще раньше и гордо заявила, выходя из ванной и вытирая волосы:
— Восемь с копейками! Из воздуха!
— Да ты вообще Скрудж! — оценил я. — Приедешь модная, все от зависти лопнут, а Лялина первая!
Сестра просияла. Никогда ее такой счастливой не видел.
Душ я принимал последним. За стол мы сели все вместе, поели божественное жаркое, Борис аж тарелку хлебом вымазал.
— Вот это вкуснятина! Спасибо, деда!
Наташка зевнула, прикрыв рот рукой, доела, и глаза ее осоловели. Дед был совершенно прав: непродолжительный сон нам не просто нужен, а жизненно необходим. Иначе начались бы капризы, и отдых был бы испорчен.
— Да, очень вкусно, — сквозь зевок сказала Наташка, собрала тарелки, шагнула к раковине и принялась их мыть, удивилась горячей воде, которая не заканчивалась.
Дед не стал ее останавливать — типа ты что, внученька, ты же в гостях.
— И что, вообще не отключают? — не поверила она своим глазам.
— Летом на пару недель. Так, домывай посуду — и спать. Через два часа разбужу вас, и — гулять. Завтра с утра — на рынок, потом на ВДНХ на карусели.
— Давай не пойдем на ВДНХ, — скривился я. — Лучше, вон, в Третьяковку сходите.
На языке крутилось, что ВДНХ — лицо не просто Москвы, а всей страны, и видеть запустение и разруху попросту больно. Такое же ощущение, когда в обоссанном опустившемся алкаше узнаешь приятеля, который подавал большие надежды.
— Почему это? — Борис от возмущения хлопнул по столу.
— Поддерживаю! Пойдем! — высказалась Наташка. — И туда, и туда!
Я передернул плечами.
— Ладно.
И правда, чего это я. Детям и то, что осталось, покажется верхом крутизны и пафоса, они ж не знают, какой ВДНХ была и какой станет.
Наташка оккупировала дедову кровать, мы с Борисом расположились на раскладушках. Перевозбудившийся брат ворочался, а я вырубился с мыслью, что наконец-то у нас все хорошо. Вот прямо все-все-все! И в ближайшей перспективе только радость и удовольствия. Пусть для меня прогулка по Москве обыденна, но брат с сестрой получат море впечатлений. И карусели, и обновки! И ресторан дорогой, где звезды столоваются!
Еще бы увидел это кто-то, а то ж ведь одноклассники могут и не поверить! А как докажешь?
В центр мы выдвинулись в начале седьмого. Если бы не Наташка, прихорашивающаяся перед зеркалом, и раньше вышли бы.
Мне увиденное было не в новинку, а брат с сестрой крутили головами и сравнивали Москву с родным городом. Невольно и я сравнивал. Район, где жил дед, ничем не отличался от тысяч типовых застроек семидесятых, другой была разве что растительность. Но липы и сирень в изобилии произраставшие здесь, были и у нас. А вот березы приживались плохо, погибали от жары.
Те же неугомонные воробьи, купающиеся в пыли, подкрадывающийся к ним рыже-белый кот, женщина, выбивающая ковер — тоже стандартный, красно-белый. Четыре девочки играют в резиночки, две скачут, две стоят. Помню, несколько лет назад у Наташки не получалась какая-то комбинация, она натянула резинки между двумя стульями и скакала до тех пор, пока не пришли разгневанные соседи снизу.
А вот возле метро стали ощущаться различия.
— Да-а, — протянул Борис, — дорогу просто так не перейти.
— Для этого есть светофоры и подземные переходы, — пояснил дед.
— Гля — иномарка какая крутая, — чуть не подпрыгнула Наташка. — У нас таких точно нет. Деда, это что за тачка? Без крыши… Кабриолет!
— Мерседес, — со знанием дела ответил Борис. — Во ты темнота!
— Я че, вижу значок? — огрызнулась она.
— А вон еще одна… — Борис совсем неприлично указал на проезжающую мимо серебристую машину. — Офигеть, сколько их тут! Эту я не знаю.
— «Альфа-Ромео», похоже. Итальянцы их делают, — сказал я.
— Да, она, — подтвердил дед.
Он поглядывал на внуков, радующихся обыденным вещам, и улыбался уголками глаз, напитывался их энергией.
Перед входом в метро он раздал пластиковые жетоны, и проинструктировал нас:
— За Павла я спокоен. Наташа, Борис, вы идете впереди меня, далеко не убегаете. В метро в центре будет очень людно, можно потеряться.
Наташка закатила глаза — типа зачем ты с нами, как с малышами — но промолчала. Борису было фиолетово, он впитывал ощущения и пейзажи.
Я следовал за дедом, наблюдая, как ведут себя брат и сестра. Наташка спокойно прошла через турникет, а Борис замешкался. Наверное, ему казалось, что турникет только и ждет, чтобы его цапнуть.
— Видишь, горит зеленый, проходи, — подбодрил его дед, и брат решился.
В метро было пустынно, лишь когда прибыла электричка, станция наполнилась людьми. В центр мало кто ехал, все возвращались с работы, прятали в сумки книги и газеты и, посветлев лицом, стремились на поверхность и домой.
Приехала электричка, идущая в центр, мы оккупировали сиденье, и дед сказал:
— Можно выйти на Третьяковской и прогуляться…
— В Третьяковскую галерею? — радостно воскликнул Борис.
— На Красную площадь же! — возмутилась Наташка и воззрилась на деда. — Ты обещал! Потом пойдем в твой музей.
— Посмотрим на Кремль, перекусим, погуляем, — подтвердил дед. — Я чего сказал, от этой станции идти всего полчаса. Но можно и пересесть…
— Прогуляемся, — сказал за него я. — А то атрофировались в том поезде. Москва красивая. Увидите. Один у нее минус —
