Глава шестнадцатая
Как же мало надо человеку для счастья. Всего лишь бадейка горячей воды с какими-то травами для душистости и чистая рубаха. Олесе пришлась впору одежда Пахома, а я свободно разместился внутри рубахи Лукерьи. Обновка была расшита по вороту большими маками, но я же не навсегда, временно, пока своя одежда не просохнет.
За помывкой последовал роскошный завтрак. В виде огромной болтанки, боюсь даже представить себе, сколько туда вбухали яиц, на мелко рубленной копченой свинине и обильно приправленной зеленым луком. С хлебом хозяева тоже не скупились, выставили целую ковригу. Хоть и вчерашнего, но очень вкусного хлеба.
А взамен потребовали только нашу историю…
Давая время мне собраться с мыслями, Олеся начала рассказ с того дня, как сама оказалась в плену. Как и о любой трагедии, затрагивающей большое количество людей, лишь об одном нападении татар на ее родной Рогатин можно было говорить весь день… Главное, не забыться и не спутать вымысел с реальностью. А вот с этим у Олеси были нелады.
Поскольку девушка говорила о себе, то эмоции захлестывали с головой, и она то и дело путала имена, место и время. Сбивалась и, пытаясь загладить оговорку, запутывалась еще больше.
Пока спасало ситуацию только одно, и слепому было понятно, что девушка рассказывает чистую правду, а если утаивает что-то, то совсем незначительные мелочи. Но и это было ни к чему. Слишком уж хорошо отнеслась к нам Лукерья. А женщина она неглупая – если заподозрит обман, может и перестать быть столь добродушной и ласковой. Что до ее недалекого муженька, то Пахому сейчас было и без нас хорошо. Он тихонечко сидел в углу, то и дело поклевывая сизым шнобелем. Жена слово сдержала, рюмку поднесла. Да не привычный мне наперсток на ножке, а добротный стакан. Граммов на триста…
Поэтому, набив живот под самый вершок, я положил Олесе руку на плечо:
– Ну, будет… будет… Зачем душу рвать. Ведь не воскресишь этим никого. Давай, родная, поешь, а я продолжу…
Олеся спорить не стала. Ей и в самом деле тяжело было переживать трагедию семьи заново, ну а Лукерья только руку сменила, на которую опиралась щекой. Чтоб теперь на меня смотреть.
– Должен я повиниться перед тобою, хозяйка… Не всю правду мы тебе говорим…
Женщина чуть прищурилась и кивнула:
– Это я уже поняла… Ждала только, продолжите врать или одумаетесь. И ты, Петро, верный выбор сделал. Потому что я уже призадумываться стала… Знаешь, как люди говорят? Кривдой весь мир обойдешь, да назад не воротишься. Так что за язык не тяну, но врать больше не надо. Я не поп, исповеди не жду… Не хотите все как есть рассказать – вот вам Бог, а вот порог. Как пришли, так и уйдете…
Фу ты… Вовремя я.
– Да мы и не думали обманывать… И все, что Олеся сейчас говорила, чистая правда. Только происходило не в Умани, а другом городе. Чуть подальше… И сестрички ее действительно в плену, а мы идем в Кафу, чтобы постараться выручить их…
– Вот теперь мне все понятно… – всплеснула руками та. – Сдурели… оба. Куда вас черт несет? И девочкам не поможете, и сами пропадете ни за козью душу!.. Одни, в чужом краю… Или вы в Крыму бывали и по-турецки или по-татарски балакать умеете?
Мы с Олесей дружно мотнули головами.
– Ну вот… Так что даже не думайте! Никуда я вас не отпущу…
– Я не оставлю сестер?! – вскочила Олеся.
– Да сядь ты… Ишь, развоевалась! А в гареме басурманском очутиться не хочешь? Там такую красотку мигом на рынок потащат. И пискнуть не успеешь, как какого-нибудь лысого и потного толстяка ублажать будешь. А упрямиться станешь – кожу батогами спустят…
Лукерья так прониклась судьбой будущей пленницы, что чуть не кричала. Это разбудило Пахома. Он осоловело похлопал веками, потом протянул руку и ласково погладил жену.
– Не волнуйся, ясочка… Я все сделаю. Подремлю чуток… и сделаю. Обещаю… – после чего попытался пристроить голову на ее плече.
Хозяйка сперва сбросила его, но потом наклонила голову, посмотрела на мужа и призадумалась.
– Гм… А ведь и в самом деле… Вот что я скажу вам, ребятишки. Ни сегодня, ни завтра вы никуда не пойдете. Поперек двери лягу, а на верную смерть не пущу. Но… обещаю… через две-три седмицы… вы отправитесь в Кафу. И не как побирушки, а в торговом обозе. Муженек мой ненаглядный все равно на торг собирался… вот с ним и поплывете. А я уж постараюсь, чтобы Пахом именно в Кафу попасть захотел. Ну, и вам бока отлеживать не придется… Придется потрудиться, чтобы побольше денег на выкуп заработать…
Олеся порывисто вскочила и бросилась Лукерье в ноги и попыталась поцеловать в руку.
– Век за вас Христа молить стану!
– Да не за что… пока…
Женщина подняла ее с пола и усадила обратно за стол.
– Вот как с сестричками из агарянских[39] краев вернетесь, тогда и поблагодаришь… А сейчас вам надо как следует отдохнуть и выспаться. Тем более – воскресный день сегодня. Возьмите с собой еды, кувшин с взваром и пойдемте на сеновал… Там вас никто не потревожит. Да хоть дверь изнутри подоприте… – женщина лукаво стрельнула глазами.
Мне нравился ход ее мыслей, но было еще кое-что, не позволяющее расслабиться.
– Пани Лукерья… вы шум ночью слышали? В Среднем городе?
– Как же… слышала. Там гам стоял такой, словно конокрада ловили! А что? Мне еще что-то следует знать?
– Да… Это два наших товарища пытались узнать у торговца кожами Хасана ибн Дауда о том, где именно держат ее сестричек.
– Хасана-турка? – удивленно переспросила Лукерья. И по ее тону можно было догадаться, что купца этого она знает и мнения о нем весьма невысокого. – И что?
– Они не вернулись… Мы ждали их в условленном месте… за городом. Но слышали только шум, голоса, а потом – стрельбу… там… – махнул в сторону затоки контрабандистов.
– Так вы не одни, значит?
– Одни, тетушка Лукерья… – подпустила грусти в голос Олеся. – Просто встретились по пути добрые люди… вот как вы с мужем… И взялись помочь. Только зря, видимо… А мы теперь даже не знаем, что с ними случилось.
– Понятно… – женщина что-то для себя решила. – Ну, хорошо. Взялся за гуж, не говори что не дюж… Вы двое – марш на сеновал и чтоб носа не высовывали. Уж не обессудьте, запру вас там, для верности… А сама пойду в город, может, и разузнаю чего. Люди у нас глазастые…
Женщина провела нас к правому крылу того самого длинного строения, позади дома, и открыла дверь.
– Заходите… И это… Очень вас прошу, молодята… не высовывайтесь.
Помолчала немного и продолжила, глядя серьезно и обеспокоенно:
– Если в деле замешан Хасан-турок, то городская стража может получить приказ найти чужаков. Касьян промолчит… Да и хлопцы его, после магарыча, скорее всего проспят до вечера и о вас не вспомнят. Так что, если сами не сунетесь куда не следует, то и не попадетесь.
