– Состояние его тяжелое. Слепое проникающее ранение в голову. Вторые сутки без сознания. Я как раз собирался навестить его в нашем госпитале. Здесь недалеко, километров тридцать. Надеюсь, операция ему поможет, у нас есть очень приличный нейрохирург, да и израильские медики обещали все возможное содействие…
– Будем надеяться на лучшее. А давайте-ка вместе съездим? Вдруг и я что-нибудь посоветовать смогу…
– Давайте, – легко согласился Ляхов. – Хуже в любом случае не будет.
– А уже после визита и продолжим наш разговор…
Разумеется, пока они ехали, разговор их не прекратился, просто они оба старательно обходили моменты, могущие стать предметом разногласий и никчемных сейчас споров. Вполне такая светская беседа. Коснулись состояния военной медицины сейчас и тридцать лет назад и сошлись на том, что никакого серьезного прогресса в ней не случилось. И штаты, и тактика, и даже комплекты медикаментов и оборудования оставались примерно теми же.
Шульгин попутно рассказал о том, как он сам приобщался к разного рода эзотерике (в том числе и общаясь с тунгусскими шаманами, что стало возможным потому, что сын самого авторитетного из них служил у него в ПМП санитаром) и как ему вообще повезло, что удалось в самом начале девяностых годов оказаться в одном заграничном институте в период краткого оживления научных обменов. Тогда он и получил приглашение поработать на фонд, в котором теперь занимает столь высокое положение.
Ляхов поинтересовался, а в чем, собственно, деятельность этого почтенного учреждения заключается, вполне здраво рассудив, что деньги под ерунду и смутные обещания невиданных успехов в будущем при западном прагматизме могут бесконтрольно выделяться год, ну два. А потом любой разумный бизнесмен найдет своим средствам более достойное применение.
– Тут вы и правы, и не правы одновременно, – мягко поправил его Шульгин. – В случае, когда имеешь дело с чем-то вещественным, материальным, так обычно и случается. Скажем, от разработчиков двигателя нового типа или компьютерной программы конкретного результата непременно потребуют по прошествии некоторого времени. В нашей же области… И результат не столь очевиден, и люди, готовые финансировать наши исследования, сами отличаются специфическим устройством мышления. Идеалисты они, в широком смысле слова. Но и результаты у нас кое-какие интересные все-таки есть. Настолько интересные, что деньги под них выделяются незамедлительно и беспрепятственно. В чем я и попытаюсь вас убедить в ближайшее время…
В бригадном госпитале Ляхов знал всех, и через полчаса они уже беседовали с ведущим хирургом, сорокалетним майором Столяренко, который без обиняков сообщил, что операция сама по себе прошла успешно…
– То есть больной не умер на столе, – без усмешки вставил Шульгин, и майор, безошибочно узнав коллегу, кивнул.
– Однако прогноз, на мой взгляд, неутешительный. Осколок поразил такие-то и такие то зоны мозга плюс последствия субдуральной гематомы… Одним словом – тянуть мы его будем, но рассчитывать на положительную динамику я бы поостерегся.
– Все понятно. А обещанная консультация с местными светилами была?
Майор махнул рукой.
– Что мы, не в одних институтах учились? Оборудование у них получше, медикаменты кое-какие, а так…
– Ну, коллега, вы все-таки слишком мрачно смотрите на вещи, – с некоторым задором произнес Шульгин. – Вон, помните, Кутузову Михаилу Илларионовичу два раза голову круглыми свинцовыми пулями навылет пробивало – и ничего. Выздоровел, без анестезии, асептики и антисептики. Не то что томографов, рентгена у тогдашних лекарей не имелось, железными зондами раневой канал исследовали…
– И что вы этим хотите сказать?
– Да вот позвольте мне снимки посмотреть и на раненого тоже… Был у меня в практике случай, когда профессор Гронфайн поставил пациенту диагноз травматического разрушения спинного мозга. С соответствующим прогнозом. А я припомнил кое-какие экзотические методики Востока, и, не хвастаюсь, он у меня через месяц забегал.
– Профессор? – неловко сострил майор.
– Профессор тоже, но по другой причине…
Военврач пожал плечами, а вот Ляхову в голосе Шульгина что-то такое почудилось.
– Смотрите, коллега, я не ревнив и комплексами не страдаю. Если что – буду только рад. Но осколок под гипоталамусом – это вам не контузия поясничного отдела. Таков ведь оказался окончательный диагноз?
– Да нет, разрыв там все-таки был. Ну, ведите в палату и оставьте нас с раненым наедине, так примерно на полчасика.
Столяренко снова пожал плечами.
– Пошли в ординаторскую, – предложил он Ляхову. – Остограммимся, операций у меня сегодня не будет.
Того, что, воспользовавшись случаем, странный коллега сотворит что-нибудь с майором Тархановым, он совершенно не опасался.
– Он чего – из породы непризнанных гениев или просто псих? – осведомился Столяренко, наливая по второй мензурке. – Где ты его откопал?
– Сам подвернулся. Предложил у него поработать в какой-то шарашкиной конторе, но за серьезные бабки. А в подтверждение прямо в машине предложил выписать чек на любую приемлемую для меня сумму…
– Ну и? – заинтересовался майор.
– Ты же понимаешь, мы тут все не дураки. Если речь идет о деньгах, сразу соображаешь, кидают или нет. Я спросил скромно – а вот если, пока переговоры, то да се, в качестве аванса десять штук для вас не сложно будет?
– Штук – чего? Не шекелей же?
– Само собой.
– И как?
– Вот они, – Ляхов предъявил майору стандартную заклеенную пачку известных американских сторублевок.
– Что ж, для начала не слабо. Если псих, то состоятельный. Ты позволишь? – Столяренко аккуратно вытянул из пачки две бумажки. – В магазинчик прапора пошлем, а то мне этот спирт вот уже где! – он показал жестом, где именно.
– Да и больше бери, – две рюмки чистого плюс все пережитое сделали Вадима крайне толерантным к бесцеремонности товарища.
– Пока хватит. А ты как думаешь, что он интересного нам скажет, когда от пациента выйдет?
– Не знаю, – честно ответил Ляхов. – Соврет что-нибудь, потому что ничего умного тут придумать невозможно, если ты все правильно в его состоянии понял!
– Я – правильно! Пятнадцать лет в мозгах копаюсь, и обычно, если и ошибался, то только в худшую сторону.
Эта фраза показалась Вадиму интересной. Правильно ли коллега сформулировал? Как это – в худшую? Вроде бы все должно быть наоборот. Если врач ошибся в лучшую – понятно. А в худшую?
От излишних размышлизмов, способных завести неизвестно куда, их отвлек Шульгин, вошедший в ординаторскую с брюзгливой миной опытного консультанта, настроенного уесть коллег, уличив их в безграмотности.
