– Ты его чего таскал с пустой обоймой?
– Не знаю.
– Ох, видят боги, паршиво я тебе курс молодого бойца вдалбливала.
– Кать, я…
– Потом поговорим, – начальница прислушалась, – немцы продолжали обстреливать переулок. – Что еще лишнего-опасного?
Женька отдал гранату, повесил каску на пустую раму окна:
– Все вроде.
Катрин выкручивала из гранат взрыватели:
– Карманы проверь.
В карманах завалялась пара 9-миллиметровых патронов, чужая бритва.
– Бритву оставь на память, – милостиво разрешила начальница, доставая из кобуры свой пистолет. – Что еще?
Вместе глянули на вещмешок со спецаппаратурой – эту рухлядь обязательно забирать придется.
– Так, становись рядом, нащупывай чип. Активируем на счет «три». Сосредоточься исключительно на нашем «тамбуре». В подробностях его вспоминай. Это весьма поможет, – начальница огляделась и заставила себя расстаться с пистолетом – затвор полетел в разрушенный сарай, остальное в окно второго этажа.
Узкий двор, светлое холодное небо, пулеметный треск. Одинокий патрон под ногами. Исцарапанная каска на окне…
– Поехали. Ноги держи…
Ноги Женька чуть подогнул, расслабил. Не слишком помогло – асфальт ударил по подошвам, повело лицом в близкую стену. Начальница, крепко державшая за рукав телогрейки, помогла устоять на ногах.
– Прибыли…
Вокруг была Москва. Женька напрягся – память странно отказывалась воспринимать и идентифицировать родной город. Ага, 2-я Фрунзенская.
– Когда-нибудь прямо в Академию Генштаба плюхнемся, – озабоченно сказала начальница, машинально почесывая бедро под ватными штанами.
Тут к возникшим из глубины времен агентам обернулась тетенька, извлекавшая из багажника «Фольксвагена» чемодан на колесиках. Вздрогнула и перепуганно забормотала:
– Что вы тут? Воруете? Набежали, бомжи проклятые.
– Кати-кати отсюда, овца, – рявкнула грубая начальница. – Это кто здесь набежал?
– Извините, мы с работы, – Женька потянул командиршу прочь.
Зашагали в сторону Комсомольского. Перепуганная тетка смотрела вслед. Катрин, ворча, расстегнула ремень с забытой кобурой. Сунула в вещмешок:
– Черт, паленым так и прет.
Женька как-то судорожно заулыбался. Скулы двигаться не хотели.
– Кать, ты на себя посмотри. Бомжи мы, точно.
Начальница в распахнутой, продранной на локтях телогрейке, из которой лезли клочья желтоватой ваты, с серо-черным, в разводах копоти лицом, производила странное впечатление. Серый ворот «балаклавы», петлицы с обшарпанными, почти неразличимыми «кубарями». Мешковатые штаны и бесформенные сапоги. Только глаза неизменно яркие, драгоценные.
– Евгений, я себя не вижу, но смотрю в тебя, как в отражение гламурной реальности. Вообще-то это нормально. Бойцы, лишенные оружия, суть бродяги. Но вот горло у тебя…
Женька пощупал – горло побаливало, но терпимо.
– След там у тебя. Печать зверской длани нацистских охранных отрядов, – командирша покачала взлохмаченной головой. – И голос. Сипишь жутко. Придется доказывать начальству, что это не я учила рядового Землякова спирт пить.
– Кать, медаль у тебя отлетела. Одна колодка болтается.
– Это не медаль была. Так, реквизит. Еще где-то в Госпроме потеряла. После войны найдут, выглядеть медалька будет – за регалию петровской эпохи примут. А может, совсем рассыплется. Ветшаем мы, товарищ Земляков. На вас, молодых, вся надежда.
– Намек понял, бабуля, – ответил Женька.
Психовала начальница. Вроде все закончилось, а ее дергает.
Спустились в подземный переход. Прохожих по раннему времени было мало, но на опергруппу оглядывались. Наверное, подозревают, что продолжение «Дисбата» киношники снимать задумали. Катька реагировать на гражданские взгляды не собиралась, шла вся такая задумчивая, отстраненная. Женька подумал, что ему самым пошлым образом хочется жрать. Вот толстокожий.
Уже подходили к знакомым воротам, как оттуда выкатила знакомая вишневая «девятка», спешно вывернула на Комсомольский.
– Спохватилось руководство, – Катрин замахала рукой.
«Девятка» свернула к газону, из машины выскочили Сан Саныч и компьютерный старлей с пеленгатором в руках.
– А оркестр? – ядовито поинтересовалась командирша.
Офицеры смотрели молча, Женька подумал, что вернувшиеся агенты выглядят даже хуже, чем им самим кажется.
– Бог ты мой, – пробормотал старлей. – Вы в танке горели?
– Не довелось, – пробормотала Катрин. – Мало там танков осталось. Горячая вода в Отделе есть?
– Есть, – сказал майор Варшавин, глядя на Женьку. – Земляков, что у тебя с шеей?
– Жить будет, – буркнула начальница. – Давайте в расположение. В машину садиться не будем – загадим. Горячий душ, мешки для тряпья, дезинфекция, завтрак?
– Все готово, идите, – майор пошел к машине. – Мы вас засечь не могли. Дробило.
– Как обычно. Пошли, Евгений, – начальница поплелась к воротам.
Проходя через КПП, Женька испытал даже нечто похожее на гордость – дежурные смотрели как на натуральных призраков.
– В душ, в душ, в душ, – бормотала начальница.
Было удивительно тепло. Журчала вода. Женька, раздевшись до того, что некогда называлось кальсонами, брезгливо запихивал в пластиковые мешки тряпье, минуту назад казавшееся вполне приличной боевой военной формой.
Из душа выпала начальница. Небрежно прикрываясь полотенцем и отдуваясь, приказала:
– Лезь. Потом я еще раз. Да скинь гниль с чресел. Какие церемонии? И мешок скорей завязывай. Расползутся гады. Давай руку размотаю…
Насчет шеи Женька понял потом, когда брился. Багрово-синей была шея, вся в четких и многочисленных отпечатках. Вот черт, будто у немца не десяток пальцев было, а с полсотни. Как теперь ходить? В шарфике не разрешат.
* * *
Дали трое суток отдыха. Спали часов пятнадцать, потом начальница подняла, заставила поесть. Утром Женька уже сам проснулся, пошел, как положено, в столовую. В Отделе стояла тишина. Все отдыхали. Шею кое-как забинтовал самостоятельно, в сочетании с повязкой на ладони сойдет.
Борщ, макароны с подливкой. Вилка. Странно. В столовой было, как всегда, малолюдно. Двое «комендачей» смотрели от двери. Знакомый чернявый младший сержант потоптался и вдруг вздумал подсесть. Женька решил, что рука не так уж болит, – можно сразу в морду. И наплевать, что потом будет.
– Слушай, Земляков, компота осталось полно. Хочешь, возьму? – мирно предложил чернявый.
– Нет, – Женька похлопал себя по ремню. – Обожрался. Еще живот прохватит.
– Со жратвой, выходит, все-таки неважно, – понимающе кивнул чернявый. – Слушай, а как там вообще? В общих чертах?
– Где «там»?
