– Погоди ты с властью, – нетерпеливо поморщился санитарный врач городов Рима и Петербурга. – Вкус какой-нибудь есть? Привкус во рту?
Слава глотнул и, поморщившись, кивнул:
– Железный.
– Это мышьяк, – уверенно сказал Дмитрий Васильевич Хромин. – Лулла не утонул. Просто ему кто-то в ванну поставил новые трубы из прекрасной розовой глины. И я даже догадываюсь кто. Ты много пил?
– Глоточек, – жалобно простонал доцент, постигший тайны мировой истории.
– Жить будешь, – резюмировал Дмитрий. – Ты, случайно, не умеешь собирать пистолет Макарова? Вот и мы с Айшат не умеем.
– Там должна быть затворная рама, – оптимистично откликнулась Айшат. Она ползала по мозаичному полу, протирая части пистолета от толстого слоя машинного масла, и раскладывала их в разных сочетаниях, как будто решала головоломку «сложи из кусочков зайца». – И еще возвратная пружина, и стопор гашетки.
– Похоже, у твоего дяди был авиационный пулемет, – подумал вслух Дмитрий и поднял палец предостерегающе: – Тихо все! А чего они так орут на улице? Слав, хвоста за тобой не было?
Слава не отвечал. Боль в животе проходила, но жизнь казалась бренной и копеечной. Мышьяк… На исповеди он не был давно и вряд ли окажется в ближайшее время…
– Береженого бог бережет, – решительно кивнул старший брат. – Вставай давай! От глоточка мышьяка не помирают даже старые мужья эффектных молодух. А вот если сейчас тебя тут надумают линчевать за убийство богоподобного кесаря… надо, по крайней мере, сначала собрать пистолет. В подвале отсидишься. Тут подвал глубокий, есть где развернуться, в смысле – спрятаться. Собирай железяки, Айшат.
* * *
Когда Андрей увидел раздолбанную ломом каменную кладку в нише и вросшее в землю бронзовое кольцо, он остановился, а следом остановился в полумраке подземелья и весь женский батальон смерти.
– Мы идем в «Олимпус»? – спросил он прямо.
– А ты узнаешь места? – ответила вопросом Пульхерия. Глаза ее заблестели.
– Ты меня потому и взяла? Проводником? – проницательно допрашивал Андрей.
Пульхерия заложила руки за спину и прошлась перед строем весталок, радующихся краткой передышке.
– Мальчик испугался! – объявила Феминистия. – Мальчик решил, что, когда в его услугах отпадет надобность, мы его прирежем, чтобы он никому нас не выдал. Успокойся, милый! Когда мы туда выберемся, выдавать будет уже некому. Мы тебя просто свяжем.
– Тогда вяжите здесь! – решительно заявил Андрей. – Я с твоими птичками под мечи легионерские идти не нанимался. Вот кольцо как раз – вяжите!
Он с вызывающим видом уселся на сундук, сложив руки за спиной, и пошарил ими. В сундуке лежали плетки, кожаное нижнее белье и приапы. Обоймы к пистолету Макарова там не было.
– Ты и ты, – кивнула тренерша рыжей и блондинке, – возьмите-ка этого истерика под локотки, да сделайте ему внушение.
Девушки подошли к Андрею и, пока не видело начальство, неловко улыбнулись в смысле: «Прости, чувак, сейчас мы тебя снова бить будем». Но Теменев решил, что с него вполне достаточно экзекуции в подземном спортзале.
– Ой, смотрите, девушки, что тут есть! – распухшими губами воскликнул он, пытаясь подражать интонации продавца «дешевого таможенного конфиската» на раскладушке у метро «Удельная».
Девушки остановились, как вкопанные, и уставились на черные, узкие, с коваными заклепками ремешки, которые, как надеялся Андрей, будучи надеты, складываются на женском теле в осмысленную конструкцию, поскольку сейчас у него в руках они напоминали в лучшем случае упряжь для пони. Но весталки, очевидно, разбирались в этом лучше неотесанного лейтенанта ФСБ. Их глаза вспыхнули разом – голубым светом у блондинки и фиолетовым у рыженькой. То ли отсветы этих огоньков, то ли телепатическая связь, то ли природное любопытство заставило дружно повернуть головы и остальным безжалостным убивицам, толпившимся в темноватой теснине, и там тоже посветлело от разноцветных огоньков.
Только волевая и закаленная в боях тренерша, скрипнув зубами, овладела собой и покосилась на Пульхерию в ожидании указаний: не замочить ли гада? Но та смотрела в другую сторону. Туда, где по мрачным сводам прыгал свет факела и спускались по длинной лестнице в подвал трое: кассир казино «Олимпус» и философ Деметриус Семипедис в обнимку с полуголой дилершей того же казино.
– Кобель! – Прошептав это слово, красавица-матрона вонзила коготки себе в ладони, и стало понятно: исторический процесс и государственные перевороты в Вечном городе преспокойно могут подождать, пока она не разберется с некоторыми аспектами своей личной жизни.
* * *
Саня с трудом поспевал за Феодором. Не предполагал он, что этот пожилой грек может с такой скоростью перемещаться по Городу, охваченному общественными беспорядками. Феодор даже ухитрился, приветливо и дружелюбно улыбнувшись, проскочить между двумя ударами триумфальной колонной, которую раскачивали без малого тридцать человек, направляя ее в двери общественной библиотеки. Сане пришлось обежать кругом.
– Это ведь никакие не гладиаторы! – удивлялся он.
– Разумеется, – улыбнулся каким-то своим мыслям грек, поглаживая седую бороду и еще прибавляя шагу. – Это добропорядочные горожане, граждане свободного города Рима. Сегодня у них веселье, а завтра они посмотрят на деяния рук своих и искренне ужаснутся: неужели это мы сделали? Да нет, это гладиаторы с Везувия. И в исторических хрониках запишут именно так.
На одной из площадей полыхал какой-то храм. На ступенях его стоял измазанный смолой и облепленный клочьями пакли худой человек и, бия себя в грудь, кричал поверх голов пляшущей, как детвора у костра, толпы:
– Люди! Это сделал Я! В этом ужасном, не имеющем аналогов в истории злодеянии повинен Я! Запомните мое имя и расскажите обо мне детям вашим, а уж они потом – своим! Меня зовут…
В этот момент его полубезумный взгляд уперся в деловито пробирающегося через толпу Феодора, и в тот же миг поджигатель, испустив воинственный вопль, бросился к нему наперерез.
– А ты чего не радуешься? – кричал он исступленно. – Ты почему не танцуешь, рожа седая греческая? Ибо, клянусь Геркулесом, я узнал тебя! Ты тот базарный шулер, который подменяет одного черного петуха другим и разоряет честных римлян!
Саня тоже узнал это прыщавое лицо и испуганно задергал Феодора за рукав.
– А! – отмахнулся рукой тот. – Сирена воет, а Одиссей плывет. Не обращай внимания.
Саню это мало успокоило, и он с возрастающим беспокойством принялся наблюдать, как расталкивает веселую толпу узкими плечами бывший владелец родосского петуха. Уже оставалось только два шага между плечом Фагория и тянущимися, в черных маслянистых пятнах, пальцами, когда где-то недалеко пропела кифарная струна, с легким шелестом просвистела над головами длинная стрела и, пробив поджигателю левое ухо, вышла чуть ниже левого глаза.
– Меня зовут… – успела промямлить жертва, комкая в агонии пальцами воздух, и упала ничком.
Феодор даже не оглянулся, а когда Саня снова попытался что-то сказать, отрезал коротко:
– Мир не без добрых людей с арбалетами.
На ступенях дворца Луллы ерзали немногочисленные граждане Рима, недовольные тем, как протекает праздник. Их даже не били. Похожий теперь на обиженного Купидона Юлий подпрыгивал у запертых дверей и кричал:
– А я вам говорю, сограждане, кесарь просто не знает! Ему не доложили! Я требую беседы с повелителем Рима, я – потомственный патриций в шестом поколении! Мой дедушка воевал!
Внезапно наискось через улицу, ведущую к Форуму, быстрыми шагами прошел высокий пожилой человек с открытым и честным лицом – сенатор Геварий. По случаю праздника он оделся сегодня в роскошную, шитую золотом, тогу со стоячим воротничком и обулся в сандалии с подошвами из самородного серебра. Голову его украшала тяжелая тиара с массивными геммами, а в руке он нес, небрежно помахивая ею, церемониальную палицу древних римских кесарей, от кого, собственно, и вел свой род свободолюбивый патриций. Геварий по-хозяйски подошел к дверям правительственного дворца и снял с шеи заблаговременно приготовленный ключ.
– Нет, нет, позволь, Геварий! – запротестовал Юлий. – Я и мои товарищи первые подошли! Я понимаю, что у тебя тоже претензии к тем, кто устроил бесчинства, но у меня, например, всю еду украли, так что я попрошу по очереди…
Геварий поглядел на юношу с брезгливостью, вызванной несоответствием ожидаемой и реальной ситуации. Он был готов к тому, что его бросятся останавливать многочисленные претенденты на престол, и заготовил для них холодное и решительное выражение лица, характеризующее человека, который берет, не спрашивая, все, что ему действительно нужно. На поэта такое лицо совершенно не подействовало:
– Я, как патриций в шестом поколении…
– Да ты что плетешь, хоть понимаешь? – выговорил наконец Геварий, многозначительно помахав палицей древних кесарей. – В шестом поколении, видите ли… – Он решительно повернул ключ в двери.
