– Ожидай меня здесь, – сказал я Вике. – Из квартиры не выходи. Тем более, без документов.
– Ты куда? – забеспокоилась она. – Почему забрал паспорта?
– Куплю билеты на самолет. Жди меня, и я вернусь.
Я подмигнул любимой, и отправился. От станции метро «ВДНХ» добрался до «Добрынинской», где вышел и потопал по Большой Ордынке. Несмотря на воскресный день у посольства Израиля было оживленно: у калитки возле решетчатых ворот толпились люди. Ничего удивительного: у евреев выходной в субботу. Спрашиваете, для чего приперся? У меня валюты ни копейки, верней, ни цента. С чем лететь за границу? Тут же мне задолжали. Я подошел ближе.
– Почему не пускают? – спросил у немолодого мужчины, стоявшего в стороне.
– Так рано, – пожал он плечами. – В девять начнут.
Я глянул на часы – восемь тридцать. В Москву мы прибыли в семь. Придется подождать.
– Вы документы оформлять? – поинтересовался собеседник.
– Уже оформил, – покрутил я головой. – Кое‑что уточнить надо.
– А откуда сами?
– Из Минска.
– Ну, и как там у вас? – заинтересовался собеседник.
Следующие полчаса мы провели в оживленной беседе. Собеседник живо интересовался обстановкой в Белоруссии, рассказывал, почему уехал из Грозного. Вовремя сбежал. По профессии Семен Маркович оказался инженером‑нефтяником. Я сообщил, что окончил МВТУ имени Баумана, работал мастером на тракторном заводе. За беседой, незаметно прошло время. Наконец, людей стали запускать на территорию посольства. Милиционер у входа проверял документы, но фамилии не записывал. Я предъявил свой внутренний паспорт – специально захватил для такой цели. Заграничный может насторожить. Он открыл книжечку, глянул на фото и мазнул по моему лицу быстрым взглядом.
– Проходите, – сказал, возвращая паспорт.
Я прошел. Во дворе посольства люди выстраивались в очередь небольшому павильону. Ну, да, читал. До восстановления дипломатических отношений, израильтянам запрещали работать в здании посольства, вот они и соорудили павильон. Я направился к входу мимо очереди.
– Встаньте вон туда! – остановил меня у дверей охранник. Он указал на хвост очереди.
– Мне нужно видеть Якова Казакова, – сказал я. – Сообщите, что приехал Михаил Мурашко из Минска.
– Ждите! – кивнул он и исчез за дверью. Обратно вернулся вместе с Казаковым.
– Здравствуйте! – он пожал мне руку. – Идемте!
Казаков отвел меня в закуток в павильоне.
– Понадобились паспорта? – спросил, когда мы оба сели.
– Нет, – покачал я головой. – Деньги. Помнится, привозили мне тридцать тысяч долларов.
– Вы же отказались, – хмыкнул он. – Я переслал деньги в Израиль, где они ждут вас на банковском счету.
Плохо.
– Тогда сделаем так, – предложил я. – У меня с собой сберегательная книжка на предъявителя. Там пятьдесят тысяч советских рублей. Вам они пригодятся. Поменяю на доллары по любому курсу.
– Незаконными финансовыми операциями не занимаемся, – холодно ответил он. – Извините, но помочь не могу.
– Что ж, – сказал я, вставая. – Прощайте, Яков! Но запомните. Когда вам было трудно, я помог. Денег не просил. Когда проблемы возникли у меня, получил отказ. Я этого не забуду.
– Погодите! – он схватил меня за рукав. – Объясните толком: для чего вам валюта?
– Уезжаю из СССР.
– Почему не хотите израильский паспорт?
– С ним меня арестуют в аэропорту. КГБ известно о моей встрече с вашим шефом в Минске. С вами – тоже.
– Все так плохо? – спросил он.
– Да, – кивнул я.
– Как же вы уедете?
– Есть возможность. Но нужна валюта.
– Подождите меня здесь.
Он встал и вышел. Вернулся через несколько минут.
– Вот, – сказал, выложив на стол тонкую стопку зеленых купюр. – Здесь две тысячи. Все, что могу. Хватит?
– В обрез, – кивнул я и положил рядом с долларами сберегательную книжку. – Это вам.
– Не надо, – покрутил он головой.
– Забирайте! – настоял я. – За границей не нужна. Не хотите взамен долларов – будет как залог. Через несколько месяцев вернусь, произведем обратный обмен. Эти доллары, как понял, ваши личные?
– Да, – кивнул он.
– Благодарю, – я протянул ему руку. Он ее пожал.
– В самом деле собираетесь вернуться? – спросил на прощание. – Да еще так скоро? А как же КГБ?
– К тому времени им станет не до меня, – улыбнулся я. – До свиданья, Яков!
Из посольства я отправился в центральную кассу Аэрофлота. Там было многолюдно, впрочем, как всегда. К кассам вытянулись длинные очереди. Первым делом пробежал глазами расписание. Самолет во Франкфурт вылетает сегодня в 18.20. А вот как с билетами? Заняв очередь к кассе, я отправился к справочной.
– Есть билеты до Франкфурта на сегодня? – спросил женщину в форме Аэрофлота.
– Только за валюту иностранцам, – сообщила она, заглянув в свою машинку. – За рубли кончились. Это рейс Люфтганзы.
– Жаль, – вздохнул я и отошел. Выйдя из помещения касс, покурил в сторонке, а затем, приняв независимый вид, вошел снова. От дверей сходу направился к валютной кассе – там очереди не наблюдалось.
– Хэллоу, мисс! – сказал девушке в окошке. – Тикетс ту Франкфурт фор тудей.
Я протянул ей аргентинские паспорта. Он взяла, пролистнула и отложила.
– Онли фэст класс, – сообщила. – Вуд ю лайк ит?
– Йес, сэнк ю, – кивнул я.
– Файф хандред твенти сикс долларс, – сообщила кассирша.
Твою мать! Больше четверти валютного запаса. За рубли дешевле. По курсу Госбанка пересчитали. А куда деваться? Я отсчитал шесть бумажек с портретом Франклина. Она взяла, распечатала билеты и вместе с билетами и сдачей вложила в паспорта.
– Хэв э найс трип! – пожелала, протянув их мне.
«Счастливо оставаться!» – едва не ответил я, но вовремя сдержался. Забрал документы и отошел от кассы.
Почему я решил лететь во Франкфурт, а не Буэнос‑Айрес? В Аргентине меня никто не ждет. Я не знаю испанского языка. Если уж намылился скрыться за границей, то нужно позаботится о куске хлеба. Клиника имени Гете – это шанс. Теперь главное – показать немцам, что умею.
Вика встретила меня поцелуями – волновалась. Успокоил, как мог, показал билеты. Мы сели за стол – ожидая меня, Вика не притронулась к еде. Пили чай, заедали бутербродами с колбасой. Что осталось, сунули в холодильник – с собой брать нельзя. Может вызвать подозрения – мы ведь иностранцы. Это у советских граждан, улетающих за границу, чемоданы забиты едой. Перед тем, как выйти из квартиры, я внимательно осмотрел Вику и себя в зеркале. Одеты по последней заграничной моде. Я в дубленке, Вика – в шубке. Оба в меховых шапках иностранного образца. Шили на заказ в ателье. На мне кепи из овчины, у жены – шляпка‑котелок из норки с коротким козырьком. Под дубленкой у меня импортный пуловер и джинсы, на Вике – шерстяная юбка в клетку, кофточка и сапожки. За иностранцев сойдем.
– В аэропорту по‑русски не говорить, – предупредил жену. – Станут обращаться, отвечай: «Но компрендо».
– Но компрендо, – повторила она. – Что это означает?
– «Я не понимаю» по‑испански…
Заперев квартиру и бросив ключи в почтовый ящик, мы вышли к улице, где поймали «бомбилу» на «Жигулях». Услыхав про Шереметьево‑2 и оценив наш вид, он заломил 500 рублей. Сторговались на трехсот. Деньги у меня были, но согласиться сразу – вызвать подозрение. По пути мы молчали, будто переживая расставание с такой суммой. «Бомбила» выгрузил нас возле терминала и, получив свои деньги, укатил. Я взял чемоданы, и мы вошли через приветливо распахнувшиеся автоматические двери в здание аэропорта.
Регистрацию на рейс еще не объявляли, мы нашли свободные места в зале ожидания. Вновь сидели молча. Вика сжимала в своей ладошке мою руку, со стороны мы, наверное, походили на влюбленных. Проходившие мимо люди бросали нас взгляды и улыбались. Наконец, объявили наш рейс. Подхватив чемоданы, мы направились к стойке. В последний миг я спохватился и перецепил наши обручальные кольца с правых на левые руки. Католики носят так. Могли спалиться.
