Ильич зажал сверкающую драгоценность. Монета долго не поддавалась артритным пальцам, так что Илью Ильича успела ошеломить мысль, что случившееся — просто нелепая галлюцинация. Хотя бывают ли логичные галлюцинации?
Наконец мнемон был зажат между ладонями. Долгое время ничего не происходило, очевидно, тот, вспомнивший, никому не сказал о мелькнувшем воспоминании и вообще никак не отреагировал на него. Илья Ильич терпеливо ждал. Сейчас должно проявиться само воспоминание…
…Солнце, много солнца и жёлтые листья под ногами. И я иду по листьям… сам! Смотрите все, как я сам иду! Я иду, и смешной серый дедушка на скамейке послушно смотрит и улыбается.
Боже, ведь это тот годовалый малыш, что повстречался ему за пять минут до того, как он тормознул машину и отправился в Лахтинский хоспис. Последняя искренняя улыбка, виденная в той жизни. А ещё говорят, что годовалый ребёнок не способен надолго запомнить происходящее! Славный малыш… Хотя какой он малыш, ему уже давно за девяносто… как-то он там? В долгой жизни бывает всякое, но очень хочется, чтобы хорошего досталось больше. Будь счастлив, малыш, и, пожалуйста, не забывай меня.
Авторское послесловие
Заклинаю вас, помните!
Людям не хочется умирать. Верующим, и атеистам, и тем, кто никогда не задумывался о смысле жизни, одинаково противна мысль о смерти. Как это так, только что я был, и вдруг — раз! — и нету. Нигде. Совсем. Навсегда. Представить такое невозможно, смириться — нельзя, разве что в глубочайшей старости, когда и душа, и тело устали жить и хотят только покоя. На этом основаны все без исключения религии и стыдливые изыскания некоторых безбожников.
Автор этой книги атеист, но умирать мне не хочется даже сейчас, когда почти вся жизнь позади. И уж тем более не хотелось помирать сорок лет назад. Именно тогда я сотворил довольно беспомощное эссе «Никто не хотел умирать, или Третье решение основного вопроса философии». На том бы и успокоиться, но в дело вмешался Андрей Николаев, тот самый, которому посвящен роман «Многорукий бог далайна». Андрей был отчаянным любителем романов и почему-то считал, что я эти романы могу и должен писать. Чуть не всякий мой рассказ он предлагал расписать до романа, предлагал сюжетные ходы, приключения, вставные сцены. А я любил и посейчас люблю рассказы. Да, романы приносят деньги, но рассказы приносят счастье.
В ту пору мы работали над книгой, посвященной идиоматическим выражениям в русском языке. Встречались не скажу что каждый день, но достаточно часто и говорили о вещах самых разных. В том числе я рассказал о своём видении посмертного существования. Не помню, просто рассказал или притащил и дал прочесть «Третье решение». Андрей пришёл в восторг, закричал, что это практически готовый роман. На моё возражение, что здесь нет сюжета, Андрей выдал идею, что каждое воспоминание обращается в монету, и люди отчаянно копят деньги для реализации какой-то давней мечты: сразиться на турнире с Ричардом Львиное Сердце, переспать с Клеопатрой (а Клеопатра захочет?), отправиться в путешествие с Магелланом. А меня идея посмертных денег зацепила совершенно иначе.
Незадолго до того Ронка, моя собака, во время прогулки выкопала из подтаявшего сугроба полиэтиленовый пакет, в котором лежал труп новорожденной девочки. Я вызвал милицию и не знаю, чем закончилась история, но жить она мне не давала. Но теперь у меня появилась возможность написать историю Анюты, девушки, у которой украли жизнь.
Андрей был рад, что я пишу роман, и недоволен, как я его пишу. Он даже спросил разрешение написать свой вариант книги о посмертной жизни. Разумеется, я разрешил, но Андрей так и не написал ничего. А моя книга, вот она, только что вами прочитана.
Роман был встречен читателями очень неоднозначно. Но все, и хулители, и хвалители, говорили, что долго не могли прийти в себя и, как заведённые, вспоминали ушедших друзей и близких. Значит, я не зря старался, значит, книга получилась.
Есть ещё одна претензия, которую в равной степени предъявляют как сторонники, так и противники романа. Многим не нравится, что мнемоны даются равно как за хорошие, так и за плохие воспоминания. Получается, что никакого воздаяния людям на том свете нет. Тут мы упираемся в вопрос, не имеющий ответа: «Что такое хорошо и что такое плохо?» Легко маленьким детям и легко верующим людям, они перекладывают тяжесть решения на чужие плечи. А как быть тому, кто должен решать сам? Один считает поступок замечательным, другой — мерзким. Один хранит воспоминания о любимой бабушке, второй — о злобной старушонке, которая жизни соседям не давала. А ведь это один и тот же человек. Или, скажем, миллионы людей считают Ленина гением, которому мы все обязаны нашей счастливой жизнью. А другие миллионы называют его преступником и негодяем. Мнемонов Ильичу уже не видать, а какой поток лямишек посыплется на него от наших современников? Половина положительных, половина отрицательных?
Дело в том, что природа ничего о справедливости не знает. Хороших людей инсульт разбивает с той же частотой, что и негодяев. И всё же, поскольку мы люди, какая-то надежда есть. Вот, скажем, Герострат, так или иначе его помнят до сих пор. И какая радость ему с тех лямишек? В нынешней жизни он никому не интересен, как неинтересен был и две тысячи лет назад. Он один сидит на груде монеток, не нужный никому. Самое страшное мучение — пытка одиночеством. Конечно, Гитлер сидит в окружении единомышлеников, и ежедневно из мира живых приходят к нему те, для кого он образец. А вот когда в мире живых нацисты переведутся, медленно и постепенно начнётся то самое воздаяние. Хотелось бы побыстрее? Что делать, жернова истории мелют неспешно.
Тяжёлый, отполированный временем и штанами, хозяйский табурет был вынесен на улицу под открытое небо. На табурете, небрежно закинув одну ногу поверх другой, сидел доблестный кёниг Фирн дер Наст. А сам хозяин стоял на коленях неподалёку и, ударяя сцепленными руками в грудь, твердил:
— У меня ничего нет! Клянусь пресветлыми богами, у меня нет совсем ничего!
— Верю… — улыбнулся дер Наст.
Торп даже рот разинул от удивления, услыхав такое признание. Но в эту минуту длиннополый чародей Парплеус, стоящий рядом с кёнигом, наклонился вперёд и проницательно возгласил:
— А вот огородник Нежер, спрошенный нами, объявил, что деньги на выплату недоимок — четыре грошена с лишком — ссудил ему ты.
Торп кивнул согласно и робко возразил:
— Но ведь
