окно:
— Вот этот.
Мы выходим из машины. Все, кроме водителя.
— Сиди на месте и не выключай двигатель, — говорю я. — И развернись, чтобы мы могли сразу рвануть. Только встань здесь же, мы должны тебя видеть из дома.
Рядом кипит стройка. Наши возводят какой-то объект для братского народа Афганистана. В общем, жизнь бурлит и на нас никто не обращает никакого внимания.
— Бабки оставляем в машине, — говорю я, перенимая инициативу.
Ну, а как? Раз хотите меня испытать, значит делайте, что говорю. Задание для меня необычное требует внимания и сосредоточенности. Абдулла согласно кивает.
— Мы с Махмудом, — продолжаю я, — идём туда. Вы двое стоите здесь и не отвлекаетесь ни на баб, ни на жратву. Если через пятнадцать минут мы не выходим, значит пи**ец. Врываетесь и начинаете стрелять без предупреждения. Идём.
Абдулла снова кивает и протягивает мне пистолет. Я засовываю его за ремень на пояснице и прикрываю курткой.
— Погнали! — коротко бросаю Махмуду и, не дожидаясь его реакции, двигаю к указанному дому.
Сначала я осматриваю здание. Обойти его со всех сторон невозможно, поскольку оно зажато между соседними строениями. Наверх ведёт открытая лестница, на первом этаже располагается пекарня.
Я озираюсь. На Майами это мало похоже, но меня не покидает прочное ощущение, что я оказался внутри фильма “Человек со шрамом”. Кругом суетно и многолюдно и на нас с Абдуллой никто не обращает внимания.
Я прохожу вперёд и сделав несколько шагов, киваю ему. Он тоже озирается, оглядывается и идёт за мной. У меня вдруг появляется чуть пляшущая походка, как у Тони Монтаны.
— Ну, ты особо-то не расширяйся, — цедит Абдулла. — Дело обычное, не перегибай палку.
— А ты знаком с продавцом? — чуть слышно спрашиваю я.
Он кивает.
— Он сам здесь будет? — уточняю я.
Абдулла отрицательно качает головой. Понятно, молчание золото. Я останавливаюсь перед дверью и, оглянувшись, вопросительно смотрю на Абдуллу. Он кивает, даёт добро, но я стучу не сразу. Бросаю с лестницы взгляд на площадь, на нашу машину.
Парни разговаривают с торговкой, вместо того чтобы следить за лестницей. Со стройки доносятся ритмичные удары по железу и звуки пилорамы. Чуть качнув головой, я с силой стучу в дверь. Она открывается практически сразу, и на пороге появляется афганец, настоящий моджахед.
— Ас-саляму аллейкум! — расплывается он в улыбке.
— Ва-аляйкуму с-салям, — киваю я.
Мужик просто сияет и лоснится, как блин. Весь такой радушный и доброжелательный. Глаза его, однако остаются холодно-настороженными. Он отступает, делает шаг назад и приглашающе взмахивает рукой, одновременно окидывая взглядом Абдуллу.
А я разглядываю его самого. Вернее, не то, чтобы разглядываю, на самом деле, я стараюсь, чтобы он не заметил, как я его осматриваю.
— Давай, Махмуд, заходи, — говорит он мне с дружелюбным смехом.
Это он так думает, что я Махмуд и ещё, будто бы смех у него дружелюбный, но на самом деле получается довольно зловеще. Как у злого клоуна. Я прохожу внутрь, а он тянется, к двери, чтобы закрыть её.
— Не возражаешь, — останавливаю его я, — если мы оставим дверь открытой? Пусть мой брат всё видит, ладно?
— Конечно! — поднимает он руки, на мгновение прекращая смеяться. — Никаких проблем.
Я осматриваюсь. Комната довольно убогая. В ней стоит кровать, заваленная яркими подушками и тумба. На кровати сидит унылый старик, а на тумбе лежит старый потёртый чемодан. Дверь, ведущая в соседнюю комнату открыта. Там, судя по всему, ванная и больше никого нет.
Я останавливаюсь посреди комнаты.
— Знакомься, — говорит продавец и показывает рукой на старика, глядящего прямо перед собой и не обращающего на нас внимания, — это Аббас.
— Аббас? — переспрашиваю я и внимательно смотрю на замотанного в ткань тщедушного старика с красными слезящимися глазами. — Хорошо. Здравствуй, Аббас.
Он не удостаивает меня взгляда. Возможно, не говорит по-русски.
— Я Ибрагим, — продолжает улыбчивый афганец.
Я перевожу взгляд на него. На нём длинная серая рубашка из хлопка, такие же брюки афгани и тёмный жилет. На ногах запылённые сандалии. Да он весь запылённый — лицо, волосы и руки. Несмотря на это, лицо, изъеденное оспинками, кажется жирным.
— А я Махмуд, — говорю я, прищуриваясь.
— Отлично, Махмуд, — улыбается он. — Как у тебя дела?
— Нормально, — киваю я. — А у тебя? Как твои дела, Ибрагим?
— Замечательно, — отвечает он медовым голосом. — Омар передаёт тебе привет.
Я киваю. Хрень какая-то…
— Ну, а ты… — разводит руки в стороны Ибрагим. — Деньги у тебя?
— А товар? — спрашиваю я. — Товар здесь?
— Да, — кивает он. — Но не прямо здесь, не при мне. Я скажу и мне принесут. А где деньги?
Что за хитрожопая хрень!
— Денег у меня тоже нет. Деньги тоже рядом.
Он кивает и на мгновенье лицо его делается злым. Что-то не нравится он мне, вот просто совершенно не нравится…
— Где? — спрашивает он.
— А где товар? Слушай, Ибрагим, может, я сейчас выйду, а потом ещё разок зайду, и мы начнём всё заново?
Он смеётся:
— Ты такой юный. Откуда ты, Махмуд?
— Какая нахер разница откуда, уважаемый? — излишне резко бросаю я. — Из Медельина годится?
— Тише, тише, — взмахивает он руками и говорит так, будто мне лет шесть отроду. — Просто хочу понять, с кем имею дело.
— Поймёшь, — делаю вид, что злюсь я, — когда мы наконец приступим к этому самому делу, а пока не трахай мозги, окей?
— Махму-у-д! — качает он головой, мол, ну разве можно так говорить со старшими и тут…
— Егор! — вдруг доносится короткий резкий вскрик с лестницы и в тот же миг в комнату вваливается настоящий Махмуд, он же Абдулла.
К его затылку приставлен пистолет, а к горлу — здоровенный нож. В комнату его вводит ещё один моджахед. Всё происходит моментально, просто молниеносно, и я не успеваю ничего предпринять. Но не потому, что теряюсь, а потому, что апатичный старик с воспалёнными глазами, скинув тряпьё, направляет на меня ствола “калаша”.
Ибрагим шустро вытаскивает у меня из-за пояса пистолет и грубо приставляет к виску.
— Где деньги?
— Тупой план, — отвечаю я. — Ты же видишь, денег
