Особой тревоги я пока не испытывал. В конце концов, мне удавалось выкручиваться и не из таких ситуаций. Уже то, что рот мне заткнули кляпом, говорило, что мои противники не полностью контролируют ситуацию и кого-то опасаются. Экономя силы и нервы, я расслабился и сделал попытку уснуть. Это, конечно, не удалось, но лежать на голых досках пола стало не так жестко.
В любом случае, проиграв первый раунд и получив чем-то тяжелым по голове, второй я выигрывал: не запаниковал, понял, откуда растут у осла уши, и не проклял жену. Возвращать добытую, можно сказать, в неравном бою, саблю, которая к тому же находилась в нашем времени, в стенном шкафу у моей соседки по лестничной площадке, я не собирался ни под каким видом. В любом случае сабля являлась залогом моей жизни. Пока мои смертельные враги ее не найдут, меня не убьют.
Мои пленители, между тем, все не давали о себе знать и, как это ни парадоксально в такой ситуации, я по-настоящему заснул. Разбудил меня резкий, какой-то металлический мужской голос.
— Вы его случаем не убили?
— Живехонек был. Поди, прикидывается или просто заснул, — ответил другой, тягучий и подобострастный.
— Как так заснул! Ну-ка всыпьте ему, чтобы проснулся.
Я незаметно приоткрыл глаза и увидел около своего лица дорогие сафьяновые сапоги с высокими каблуками, украшенные золотыми и серебряными прошивками, галунами и узорами. Правда, каблуки были сбитые и поцарапанные.
Подумать, об их владельце я не успел. Кто-то невидимый с размаха ударил меня ногой по ребрам. Хотя я и ждал чего-то подобного, но от боли вскрикнул.
— Живей живехонького, — сказал тягучий голос. — Что ему, разбойнику, сделается!
— Ну, коли жив, — решил владелец сафьяновых сапог, — пускай полежит, подумает до утра, а завтра устроим ему правеж. Нам спешить некуда.
После этого обнадеживающего разговора ноги застучали об пол и удалились. Я опять остался один, с щекой, прижатой к шершавому, плохо обработанному полу.
Больше спать мне не хотелось: болел бок, и настроение окончательно испортилось. Похоже, что Аля подставила меня капитально. Лежать связанным предстояло долго, и я попытался по системе йоги, о которой, впрочем, имел самое общее представление, представить себя где-нибудь на пляже и расслабиться. С пляжем у меня не получилось, но отвлечься от тяжелых мыслей и режущих тело веревок немного удалось.
Время, как всегда в подобных случаях, тянулось невообразимо медленно. Сколько я пролежал подобным образом после ухода незваных гостей, я определить не мог. Сознание временами затуманивалось, и я впадал в легкую прострацию. Йога йогой, но впадать в нирвану мне не стоило. Пока слушаются конечности, нужно было хотя бы попытаться освободиться.
Превозмогая боль в суставах, я рывком перевернулся на спину и, извиваясь, пополз к лавке. Как ни странно, но на спине передвигаться оказалось легче, чем на животе, и довольно скоро я уперся головой в стену. Внизу она была выполнена из плохо обработанного дерева. Это вселило небольшую надежду избавится хотя бы от кляпа, который заполнял весь рот и мешал нормально дышать. Продвигаясь вдоль стены, я оказался под лавкой, где бревна были совсем халтурно отесаны — щелясты и сучковаты.
Я довольно долго елозил лицом по бревнам, пока мне не попался подходящий торчащий сучок. Двигая головой, я попытался зацепить им за кляп. С десятой попытки мне это удалось, тряпка зацепилась, я медленно отвел в сторону лицо и частично освободил рот. После чего неоднократно повторил попытку опять зацепить ее за тот же сук. Однако больше мне так не повезло, и пришлось искать следующий подходящий сучек. Упорство победило, и через полчаса я с наслаждением выплюнул остатки вонючего кляпа.
Теперь у меня освободились зубы, и я принялся жевать веревку у себя на плече. Сделана она была из пеньки. Я перетирал и перекусывал волокна, а их было множество. Сказать, чем мне поможет освобожденное плечо, я бы в тот момент не мог. Разглядеть, как меня связали, было практически невозможно. Оставалась надежда на то, что веревка цельная и, освободив натяг, я ослаблю путы.
Я по-прежнему лежал под лавкой. Занятие делом, даже таким малоперспективным, отвлекало от физических мучений. Правда, у меня очень устала шея, мучила жажда, и болели ребра. Однако отчаянья не было. Была злость. Я думал, что если мне удастся выпутаться, то я заставлю владельца сафьяновых сапог сожрать их вместе со всеми украшениями. Почему-то именно эти разукрашенные сапоги возмущали меня больше всего.
Веревка, между тем, размочалилась, но я не «доел» ее даже до середины. Шея занемела. Пришлось прервать свой тяжкий труд. Я устроился, сколько было возможно удобно, и попытался расслабить мышцы. Однако насладиться заслуженным отдыхом мне не удалось. По полу застучали подошвы, взвизгнули несмазанные петли дверей, и я услышал, что в комнату идут несколько человек. Я рывком перевернулся на живот, в ту позицию, в которой меня оставили.
— Ты смотри, он уползти хотел! — глумливо-восхищенно воскликнул резкий с металлом голос владельца сафьяновых сапог, и меня больно ударили ногой по бедру. Я стерпел и не издал ни звука.
— Нет, смотрите, он опять спит! — возмущаясь, заныл второй, тягучий. — Ничего его не берет!
— Пусть, — сказал кто-то новый, — скоро на том свете вкусит вечного сна до отвала.
— Хватит болтать, делайте, как я вам приказал, — распорядился резкий голос, и высокие каблуки зацокали к выходу.
Меня поволокли за ноги из-под лавки. Я только успел чуть приподнять голову, чтобы не ободрать лицо о плахи пола.
В горнице по прежнему было светло, из чего я заключил, что времени прошло не слишком много. Со мной больше не разговаривали. Сильные руки приподняли голову и натянули на нее плотный мешок. Стало совсем темно.
Сделали это так быстро, что я никого не успел увидеть. Зато и сами пленители не заметили, что я освободился от кляпа. Тут же меня подняли за руки и ноги и понесли к выходу. Мне показалось, что их не двое, а трое, но этот третий пока не произнес ни слова.
— Ишь, бугай какой, — недовольно проворчал новый персонаж. — Может, развязать ему ноги, пусть сам идет?
— Я тебе развяжу! — одернул его тягучий. — Выполняй, что велели, и не забывай, чей хлеб ешь.
— Мне что, мне все едино, я просто хочу, как лучше. Чего ему сделается, коли напоследок ножками походит.
— Ты не болтай лишнего, и ухо держи востро. Этот байстрюк и не таких умных, как ты, на тот свет отправлял.
— Так, может, его сразу успокоить, даже здесь и закопать? Что мы его, как архиерея, на себе таскаем!
— Ванька, ты меня не зли. Тебе сказано отнести его и ухо востро держать, ты и выполняй. Без твоей тупой головы умные люди знают, что делать. Совсем разленился!
