Николаевич призадумался. Брать на себя ответственность за мою жизнь ему явно не хотелось.
— А, коли, как Серега предлагал, на муравьиную кучу посадим?
— Я щекотки боюсь. Сразу помру, они меня враз до смерти защекочут.
— Вот уж напасть так напасть, — озабочено произнес обескураженный палач. — И так нехорошо, и сяк плохо. Может, скажешь, где сабля? Тебе все одно помирать, а у меня детки малые.
Похоже, что Николаевич был прост не по годам, и у меня мелькнула одна безумная идея. Я вспомнил, как легендарный Ходжа Насреддин обманул стражников, несших его в мешке на казнь.
— Даром не скажу, а вот коли сослужишь службу, то другое дело.
— Это какую еще службу?
— Служба у меня простая. Я мешок серебра в тайном месте зарыл, хочу, чтобы его откопали и отдали в церковь на помин моей души. Сможешь такую службу выполнить?
— Смогу, — не задумываясь, воскликнул Николаевич. — Будь благонадежен, все исполню в точности. Так где сабля-то?
— В тайном месте, далеко отсюда, а вот серебро закопано за гостевой избе под вторым окном.
— Говори, где саблю спрятал, а серебро я потом откопаю и в церкву отдам.
— Боюсь, пока ты соберешься, его там отыщут дворовые. Про мой клад еще пара человек знает, как бы тебя не опередили…
Николаевич занервничал, но тотчас бежать за сокровищем не решался.
— И много серебра-то? — с тоской в голосе спросил он.
— Немного, всего с полпуда. Думаю, на помин души хватит. Дай водицы испить, — добавил я как бы между прочим.
— Пей, — деланно равнодушно сказал потенциальный богач и передал мне в руки тыквенную фляжку с водой. — А кто еще знает-то?
Я непослушными руками принял сосуд, вытащил пробку зубами и, прежде чем ответить, выпил до дна.
— Всякие, тот же Федя, — наобум назвал я первое пришедшее в голову имя.
— Это кто таков, — встревожился Николаевич, — не Федька ли варнак?
— Он, — подтвердил я. — Так исполнишь просьбу-то?
— Исполню. Хоть бы и сейчас побежал, да боярин скоро быть должен, коли меня здесь не найдет, то головы не сносить… А Федька-то, вот кто воистину варнак! Ну, погоди он у меня!
— Может быть, он тебя подождет, вместе в церковь и снесете, — обнадежил я.
— Подождет! — с горькой безнадежностью произнес Николаевич. — Он точно подождет! Ванька, Серега!
— Чаво? — спросил, подходя Ванька.
— Ничаво! Следите за человеком, глаз с него не спускайте. Если приедет боярин, сказывай, что у меня пузо прихватило, и я скоро буду.
Решившись на смелый поступок, Николаевич не стал медлить, вскочил на неоседланного коня и поскакал по просеке.
— Чего это он? — спросил удивленный Серега.
— Ничаво! — высокомерно ответил Ванька. — Не твоего это ума дело, знай, следи, чтобы варнак не утек.
— У меня не побалуешь! — независимо проговорил Серега. После чего начал во все глаза следить, чтобы я не сбежал.
— Я сказал Николаевичу, где большие деньги закопаны, — сказал я.
— Николаич, он дока, — уважительно проговорил Ванька. — Он своего не упустит.
— А вам деньги не нужны?
— Николаич, нас, поди, не обидит, что положено, то и выдаст.
— А если все себе заберет? — попытался я пробудить у идиотов алчность.
— Это будет не по совести, — нравоучительно объяснил мне Серега.
Я понял, что мне не справиться с такой тупостью, но предпринял еще одну попытку:
— А на деньги-то можно купить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги!
— Знамо, на деньги всего можно укупить, — согласился Ванька. — Коли у меня были бы деньги, то шалишь!
— Так пойди и возьми свою часть у Николаевича!
— Николаич нас и так, поди, не обидит, а рассудит по совести.
Я безнадежно махнул рукой и начал растирать руки и ноги, надеясь вернуть им подвижность. По моим подсчетам, Николаевич будет отсутствовать около часа, за это время нужно было привести себя в норму и попытаться разобраться с охранниками. Это был единственный шанс спастись.
Однако у меня ничего не получилось. Не прошло и пяти минут, как в конце просеки показались конники. Мои конвоиры вскочили на ноги.
— Кажись, сам боярин едет! — с тревогой проговорил Ванька.
— Самолично, — подтвердил и Серега. — Со своей боярыней.
— Это не его боярыня, не знаешь, не говори!
Выяснить, что за боярыня едет с боярином, мои стражи не успели. К нам подъехали четверо конных. Одной из них была Аля!
— Где Николаич?! — крикнул, не сходя с коня, знакомым резким голосом тучный человек в дорогой бархатной одежде и сафьяновых сапогах.
— Брюхом, батюшка боярин, замаялся, до кустов побег, — ответил, как ему было приказано, Ванька.
— Кто разрешил развязать пленника?! — еще строже спросил боярин.
— Никак не можно понять, только он помирал, — невнятно ответил тот же придурок.
— Связать!
— Никак не можно, — сказал, кланяясь, Ванька, — веревки нет.
— Как так нет, куда же она делась?
— Мы варнака березами пытать хотели, вон они, те веревки, — вмешался Серега и указал на согнутые деревья.
— Так и пытайте! — сердито закричал боярин.
Я между тем смотрел на Алю. Было непохоже, что она находится в плену. Держала себя моя жена уверенно.
— Ты по-прежнему не хочешь вернуть саблю? — спросила она, встретив мой настойчивый взгляд.
Я отрицательно покачал головой. Говорить что-либо было совершенно бессмысленно, да и незачем. У нее либо съехала крыша, либо она участвует в игре, которую я не понимаю. Одно можно было сказать наверняка: эта ее «интрига» слишком дорого мне обходилась.
— Ну, чего стоите, холопы! — закричал на идиотов боярин.
Слуги, суетясь, бросились на меня и повалили на землю. Увы, я все еще был не в форме, чтобы суметь оказать сопротивление, да и при любом раскладе силы были слишком неравны. К тому же два стражника, сопровождавшие «боярина» и «боярыню», оказывались непобедимым резервом.
Серега прижал меня к земле, а Ванька подхватил за ноги. Я инстинктивно пытался вырваться, но делал это неловко и неэффективно. Не обращая внимания на сопротивление, меня подняли потащили к согнутым березам. Надзор «начальства» усилил рвение палачей, и действовали они быстро и слаженно.
Меня положили на равном расстоянии между согнутыми деревьями. Серега придавил к земле своей тушей, а Ванька отвязывал конец веревки, прикрученный к стволу толстой березы. Я задыхался под весом тела мастодонта, мучительно соображая, что можно предпринять.
— Ну что, Крылов, так договоримся или сначала помучишься? — произнес, подходя, «боярин» на самом натуральном, современном русском языке, от которого я уже порядком отвык.
