В итоге подполковник лишь одобрительно хмыкнул. Более того, лично благословил на дружбу с высокопоставленным отпрыском. Причины столь широкого жеста лежали на поверхности. Еще в Петербурге братец моего непосредственного начальника намекал, что за принцем надо присматривать. Простодушный Густав двусмысленности не уловил и решил, что речь идет всего лишь о безопасности порфироносной персоны.
Подполковник оглядел меня с головы до ног и пришел к выводу, что почти двухметровая туша Дитриха фон Гофена защитит принца лучше любой кирасы. Нашелся и подходящий предлог для визита.
— Ступайте, мой друг. Заодно прихватите подарок для его высочества. — Бирон протянул мне небольшой сверток. — Здесь пара офицерских перчаток нового образца для Бевернского кирасирского полка. Его сиятельство, граф Миних, просили передать их принцу. Думаю, подарок еще сильнее расположит к вам его высочество.
Густав был прав. Принц оказался идеальным полковником, о таком командире кирасиры могли только мечтать. Он бредил службой, вникал во все детали. Сейчас Антона Ульриха очень заботила новая форма Бевернского полка. Образец перчаток был весьма кстати.
Свита принца заняла несколько домов в деревушке. Саму августейшую особу поселили у старосты. Условия, конечно, не королевские, однако ночевать в чистой и протопленной избе куда предпочтительней, чем в холодной карете или в палатке. Тем более что зима долго не желала сдаваться: если днем согревало солнце, то по ночам подмораживало. На лужах появлялась корка льда, к обеду она таяла.
Избу принца охраняли два гренадера-преображенца. Бирон узнал от меня о недавней истории с застрявшей каретой и разбавил эскорт принца солдатами, способными выручить из любой беды.
Они без проблем пропустили меня к его высочеству. Очевидно, на мой счет имелись конкретные указания.
Я вошел в избу и поразился сюрреалистичности представшей картины. Немецкий принц лежал на деревянной лавке, свесив босые ноги, и слушал камердинера, читавшего вслух пухлый французский роман. Не каждый день увидишь такое. Обычно с особами королевской крови ассоциируется возведенная в абсолют роскошь, а тут по-нашему, по-простому: неструганая лавка, на ней босоногий парнишка в длинной рубахе. С потолка сыплются тараканы, за стеной хрюкают поросята, тяжело возится и вздыхает тучная корова. И пахнет отнюдь не фиалками.
Я доложился, с большим трудом скрывая улыбку.
Появление гостя обрадовало Антона Ульриха.
— Я начал думать, что вы обо мне забыли, барон.
— Служба, ваше высочество.
Чтеца отпустили, забегали лакеи. Раз — и тяжелая парчовая скатерть с золотыми блестками опустилась на стол. Два — и на ней появилась серебряная посуда: судки, кастрюльки, тарелки, бокалы, вилки, ложки. Три — лакеи расставили складные стульчики, застыли за ними каменными истуканами.
— Все готово, ваше высочество.
Принц взялся пальчиками за дольку засахаренного лимона, предложил мне присоединиться.
— Прошу вас на время забыть об условностях. Представьте себе походный ужин двух товарищей, которые, возможно, завтра будут сражаться спина к спине.
Ломаться я не стал и, хоть и с ощущением неловкости, плюхнулся на раскладной стульчик. Голландские умельцы ремесло знали, хрупкое на вид сооружение меня выдержало. Потом вспомнил, что забыл о подарке, привстал и вручил его принцу. Антону Ульриху перчатки понравились. Принц надел их, покрутил перед глазами и нашел подобающими.
Ужин лишь назывался походным, на самом деле повара приготовили массу разносолов, которые вполне могли удовлетворить даже взыскательного гурмана.
Хлопнула дверь, в горницу вошел посиневший Геймбург:
— На улице холод собачий!
— Наконец-то я тебя дождался, Геймбург, — обрадовался принц. — Садись с нами, да побыстрее. Предупреждаю, если не поторопишься, будешь довольствоваться остатками ужина.
— Всенепременно, ваше высочество. Вот только согреюсь. Боюсь, у меня пока зуб на зуб не попадает. Скорей бы лето!
Адъютант принца присел возле печки, вытянул озябшие руки к пылающим дровам.
— Выпей вина, дружище. Враз потеплеет, — взглянул на него принц.
Геймбург лихо выдул бокал вина, повеселев, заметил:
— Ваше высочество, прошу заранее простить мне плохие манеры. Я ужасно проголодался, готов в один присест слопать целого быка.
— Фриц приготовил замечательные колбаски. Они смогут заменить тебе быка, о котором шла речь?
— Если только будут в очень большом количестве. И я не шучу.
Ужин стремительно исчезал в трех молодых и прожорливых желудках. Символическим завершением пирушки стала раскупоренная бутыль венгерского.
— День прожит не зря, — заявил Геймбург. — В походной жизни есть свои приятные стороны.
— Намекаешь на твой резко возросший аппетит, подполковник? — пошутил принц. — В Петербурге ты обычно клевал еду понемногу, как птичка. Иногда мне казалось, будто ты питаешься одним святым духом.
Геймбург отложил ложку:
— Раз уж речь зашла о святом, не премину заметить, что мне в деревне попались две-три смазливые девичьи мордашки. Почему бы нам не свести с ними короткое знакомство?
— Не стоит, друг мой, — отозвался принц, но неугомонный Геймбург продолжил настойчиво уговаривать:
— Хорошо, ваше высочество. Я вас прекрасно понимаю. Вы, верно, считаете, что сельские создания не смогут доставить изысканное удовольствие. Тогда хочу заметить, что в двух верстах отсюда расположились маркитантки. Некоторые из них весьма недурны и будут покладисты, если развязать узелок кошелька. Что скажете, господа? Мы столько времени лишены женского общества. Клянусь, еще немного, и я начну заглядываться на все, что в юбках.
— Даже на шотландцев в килтах? — усмехнулся я.
Геймбург нахмурился. Ситуацию разрядил Антон Ульрих:
— Мой дорогой подполковник, побереги силы. Они еще пригодятся на войне.
— Не волнуйтесь, ваше высочество, я могу проявить себя с одинаковой доблестью что в дамском алькове, что на поле, выбранном Марсом для истинно мужского занятия, — самоуверенно объявил Геймбург.
— Лучше бы ты не бахвалился, подполковник, а занялся чем-то полезным. Готов послужить примером, — сказал принц.
Геймбург понюхал табак, громко чихнул на всю горницу. Уголки его губ лукаво приподнялись.
— Разве я поступаю иначе? Ваш пример всегда стоит у меня перед глазами.
— Ты обещал, что будешь помогать мне в учебе.
— Я так и поступаю.
— Неправда. Последний раз мы пытались заняться космографией. Ты улизнул под лживым предлогом. Не мотай головой, Геймбург, я проверил. Ты наврал мне с три короба. Но — Бог с ним, это было две недели назад, я давно простил твою ложь. Однако с той поры у тебя всегда находятся отговорки.
