— Простейшим. Сделайте то, чего от вас не ждут: подайте прошение об отставке. Сообщите, что собираетесь вернуться домой, чтобы поступить на службу к прусскому королю или цесарцам. Поверьте, если вы начнете вести себя непредсказуемо и смело, она не устоит. Великий Шекспир писал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Следуйте этой заповеди, ваше высочество. Не бойтесь ничего. Вам есть что терять?
— Пожалуй, нет, — ответил принц.
Остапа несло. Я понимал, что рискую оставить историю России без императора Иоанна, но, с другой стороны, если принцесса будет считать супруга бесхребетным и начнет наставлять ему рога, добром это не кончится. Так что или пан, или не пан. Одно из двух.
— Прекрасно. Пусть принцесса видит, что вы способны настоять на своем, что у вас есть собственное мнение, за которое вы готовы сражаться до конца. И немного погодя вы все же сделаете принцессе Анне одолжение, взяв ее в жены. В порядке исключения, разумеется. Но это все в будущем. Если не возражаете, ваше высочество, я бы еще кое-что посоветовал.
— Если это дельный совет, приму его с удовольствием, — с достоинством произнес Антон Ульрих.
— Смею надеяться, дельный. Давайте-ка мы с вами займемся физподготовкой. Я потом объясню, что это значит. Сделаем из вас такого атлета, хоть в триста спартанцев записывай. По себе знаю: чем больше бицепс, тем больше наглость, а она вам точно не помешает, ваше высочество.
— Зато у вас, барон, ее хоть отбавляй, — усмехнулся принц.
— Есть такая пословица: «Наглость — второе счастье». У меня и впрямь такого добра много, но я с удовольствием поделюсь с вами, ваше высочество.
И вот со следующего дня я практически официально, помимо адъютантской должности, получил еще и тренерскую работу у принца Антона Ульриха Брауншвейгского.
Когда принц впервые при мне разделся до пояса, я огорченно присвистнул:
— Боже мой, как все запущено!
Выглядел мой подопечный, словно узник Бухенвальда: грудь как у молодого петуха коленка, бицепсы с голубиное яйцо, трицепсы вообще не просматривались, а вместо квадратиков пресса — впалый живот с отчетливо выделяющимся пупком. Скелет скелетом, и это при том, что кормили его как на убой. А как иначе: повара у принца были знатные, редкостные мастера кулинарного искусства, виртуозы котла и поварешки. Но, видать, не в коня корм. Изысканные яства, пальчики оближешь, и столь плачевный результат. Обидно.
— Мама дорогая! — взгрустнул я.
— А что такое? — удивился принц.
Он стоял под ласковым южным солнцем и жмурился. Над верхней губой пробивался белесый пушок, свидетельствующий, что юному принцу еще не доводилось бриться.
Я посмотрел на этот мешок костей и брякнул без особой деликатности:
— Да вот гляжу на вас, ваше высочество, и размышляю. Как же вы кирасу на себе таскать собираетесь? Она ведь тяжелая.
— Не вашего ума дело, барон, — вспыхнул как порох Антон Ульрих.
Вспыхнул и тут же угас. В этом весь он, все его проблемы.
Я пояснил:
— С этого дня как раз моего, ваше высочество.
И, глядя на его растерянное лицо, счел нужным добавить:
— Вы уж простите меня за резкость.
Принц стушевался:
— Тогда и вы меня простите, фон Гофен. У вас такой тон… Я чувствую себя будто школьник перед экзаменатором.
— И правильно чувствуете. Мне вас в оборот взять придется, уж не взыщите. Но вам это пойдет на пользу, ваше высочество. Пусть мои слова послужат вам утешением, когда будет трудно, а то, что придется несладко, я вам гарантирую.
Диспозиция была и комичной, и трагичной одновременно, но принц, видимо, хорошенько все взвесил, догадался, что врать мне нет никакого резона, и торжественно объявил:
— Я вам верю, барон, и отныне вручаю мое бренное тело в ваше полное распоряжение.
— Договорились, ваше высочество. Я сделаю ваше тело здоровым, а в здоровом теле найдется место и здоровому духу.
На самом деле с подопечным мне повезло, только я сразу этого не понял. Гены у принца были замечательными. Стоило лишь правильно распределить нагрузку, и молодое тело стало наращивать мускулатуру в нужных пропорциях.
Лепить из него брутального мачо не имело смысла. Все-таки как личность он сформировался еще в детстве, поперек лавки класть уже поздно, но придать ему толику уверенности было в моих силах.
Все его проблемы проистекали из-за слишком покладистого характера. Принц был слишком добрым, слишком вежливым, слишком скромным. А нареченная невеста спала и видела в грезах его полную противоположность: страстного бунтаря, ниспровергателя основ, но при этом обходительного и знающего толк в политесе. Тихий, созданный для семейной жизни, Антон Ульрих был уютным и домашним. Понятно, что Анне Леопольдовне, у которой по причине молодых лет до сих пор гулял ветер в голове, заика-принц не нравился.
Она не понимала, что брак с кем-то вроде саксонца Линара, порхающего мотыльком из одного алькова в другой, будет хуже каторги, что придется пролить немало горьких слез и забыть, что такое женское счастье. Она начиталась сентиментальных романов, в которых коварные искусители преображались, встретив истинную любовь, и верила, что граф Линар чудесным образом переменится, став прекрасным и верным супругом. Что взять с наивной девчонки?
Анна Леопольдовна видела в моем подопечном безвольную тряпку, в упор не замечая таких качеств, как отвага, ум, бескорыстие, надежность и доброта. Понадобились дворцовый переворот, арест и длительная ссылка, прежде чем строптивая цесаревна смогла, наконец, оценить Антона Ульриха по достоинству. Мне кажется, только там, в ссылке, между супругами возникла большая настоящая любовь. Принц был с Анной до трагического конца, делил все муки и тяготы. Пожалуй, я могу назвать это подвигом, самопожертвованием во имя любимой и детей.
Каждый раз, когда я глядел на принца и его адъютанта Геймбурга, мне было грустно, на душе скреблись кошки. Иногда, в зависимости от обстоятельств, приходилось выдавливать из себя улыбку или, наоборот, казаться строгим и неприступным. Я слишком хорошо знал, что ждет в будущем их, в сущности зеленых, неоперившихся юнцов. Мои не шибко великие знания приносили много печали.
Еще хуже стало, когда мы сошлись поближе. Как я ни старался оттянуть этот момент, но… Это неизбежно, если приходится проводить много времени вместе. Мы подружились, я узнал принца и его адъютанта с нескольких сторон, стал ему симпатизировать. Мои подопечные не были ангелами во плоти, у них хватало недостатков, но такой печальной участи, которую им уготовили после елизаветинского переворота, они не заслужили. Я стиснул зубы и пообещал не допустить столь вопиющей несправедливости. Пусть у этих парней жизнь сложится иначе, и желательно в разы лучше. Если благополучный исход зависит от меня, я приложу к этому все усилия!
