Он кивнул, успокаиваясь.
– Элепар, один из величайших мудрецов моей родины учит – всегда чтите Уголовный кодекс! Чаша, как считается, принадлежит Испании.
– Она наша и всегда была нашей!
– Ша! – Возмущенно сопящий головастик сел обратно, сердито глядя на меня снизу вверх. – Я же сказал, «как считается». Но мы-то знаем, что все права у эсков. Значит, надо сделать так, чтобы этот замечательный… м-да… лучше сказать – исторический образец средневекового ювелирного искусства поменял хозяина. И что важно, мы должны это сделать до последнего дня года. Все так?
Фон Виндифрош кивнул.
– Значит, слушайте, что мы будем делать завтра…
План был воспринят без восторга. Элепару хотелось драк, погонь, подвига. Я же предлагал сомнительную проделку, в которой ему отводилась довольно скромная роль. Потребовался час уговоров, чтобы он, вздохнув, согласился, что прямые пути не всегда самые быстрые. До конца я его, впрочем, не убедил.
С утра позавтракав (мой сообщник еле смог запихнуть в себя чашку кофе, на нервах искрошив свой круассан в лохмотья), я созвонился с главой «отвлекающей группы», а спустя полчаса мы уже встречались на площади перед музеем. Вчерашний студент нервничал, причем в компании. Пришло не тридцать, как он обещал, но двадцать человек были точно. Выглядела эта группа заговорщически переглядывающихся людей всех возрастов так же естественно, как фрак на корове, пришлось сначала всех благодарить за помощь, потом долго объяснять, что именно им предстоит сделать (снова куча разочарованных гримас, люди, похоже, собирались, отбиваясь от охранников и смотрителей, выносить витрину с экспонатами под пулями… р-романтики хреновы!). Объяснив план и три раза, не смущаясь приглядывающейся полиции, прорепетировав прямо под взглядами прохожих намечающееся ограбление, я счел, что артистических данных собравшихся вполне хватит. Впрочем, все более-менее опасное я поручил Элепару и выглядящей наиболее сообразительной пожилой даме. Последняя, как оказалось, попала в число сообщников случайно – она вообще приехала в Париж только утром, случайно проходила мимо музея и присоединилась к намечающейся тусовке по-привычке. Пока я вел ее под руку к залу, где выставлялись второстепенные реликвии, то с интересом выслушал несколько рассказов о «веселом шестьдесят восьмом» и бурной молодости на баррикадах. Оглядевшись, я встретился глазами с одетым в рабочий комбинезон старичком, который утвердительно мне кивнул. Реквизит роздан, массовка на позиции, время выхода главного действующего лица. Извинившись перед спутницей, я вышел вперед и громко откашлялся. Энергичнее всего на мою попытку привлечь внимание отреагировали служители музея, подобравшиеся, как перед прыжком. Я был более чем уверен, что подготовка к «ограблению по-эскенландски» мимо полиции не прошла, и наверняка уже предприняты все необходимые меры по предотвращению.
Впрочем, это даже лучше.
– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Граждане Республики! В этом зале выставляется вещь, некогда украденная у народа эсков! Веками коронованные угнетатели хранили реликвию, не давая простым людям прикоснуться к частице собственной истории! – Служители стали просачиваться мимо посетителей ко мне. Старичок в спецовке, проходя за моей спиной, сунул мне в руку металлический кубок и куда-то испарился. – Друзья! Поднимаю этот бокал за всех малых, несправедливо угнетаемых сильными! Эта Чаша не пуста! Она преисполнена гневом на тех, кто жадно хранит в своих подвалах чужое добро! Реликвии народа должны принадлежать народу! Пусть будет набита до отказа алчная пасть, щедрость наша не знает границ! Да здравствует Эскенланд!
– Да здравствует Эскенланд! – И в воздух поднялись двадцать точных копий Чаши, розданных еще на площади. Два десятка человек сделали вид, что пьют из пустых кубков, а в следующий момент где-то в коридоре запищала сигнализация, показывая, что одну из витрин пытаются вскрыть. Это было последним толчком – на меня кинулись! Я спокойно отступал, прячась за своими подельниками от пытающихся вцепиться в меня охранников, а над головами последних под визг сигнализации бабахали, осыпая праздничным конфетти, хлопушки, розданные из расчета пять штук на участника, и летали полоски серпантина.
Наконец, минуты две спустя, под аплодисменты собравшихся, меня «арестовали». Повязали добра молодца – но вежливо. На пол не валили, ногами не пинали, только нервно сбрасывали все новые и новые нити серпантина, которые щедро раздавала моя спутница-революционерка. В процесс втягивались все новые и новые посетители музея, пока меня тащили по коридорам, я услышал на разных языках штук пять разных версий происходящего. Основная, как я и предполагал, заключалась в том, что какая-то группа устроила флешмоб протеста. Ну, если Элепар со товарищи не подведет, то…
– Вы ничего не хотите сказать?
– Простите? – Я дернулся, просыпаясь, и посмотрел на сидящего передо мной чиновника. – У вас тут так уютно, задремал. Вы не повторите?
– Повторю. – Он снова собрал листы, снова подбил их, выравнивая, но, слава богу, не стал читать заново. – Вы ничего не хотите сказать по произошедшему в музее?
– А там что-то было? Меня, наверное, увели раньше, чем это самое – произошло. Что случилось-то?
Полицейский присмотрелся к моей физиономии, сделал какие-то заключения для себя и соизволил наконец предъявить претензии:
– Насколько нам известно, вы готовили похищение кубка из экспозиции сокровищ испанской короны.
– Похищение? О нет, я готовил массовое выражение протеста против кражи, да, но само преступление было совершено еще при Карле Девятом, когда реликвию эсков выкрали оккупанты.
– И вы не покушались на хищение?
– Увольте, неужто я выгляжу идиотом? Среди бела дня, на глазах у десятков людей?
– В ваших вещах обнаружены планы музея!
– Это преступление?
– Это отягчающее обстоятельство!
– Отягчающее обстоятельство чего? Ну хорошо, признаюсь… – Он напрягся. – Я в самом деле планировал вызвать некоторый общественный резонанс, привлекая художественной инсталляцией внимание к факту незаконного владения частными титулованными лицами общественной реликвией. В конце концов, уж не гражданам прекрасной Франции объяснять, к чему может привести произвол коронованных особ!
Чиновник поморщился, стоящий у двери полицейский еле слышно хмыкнул.
Взяв из лежащих перед ним бумаг мои документы, «серый» вздохнул, показывая свое неколебимое терпение:
– Хорошо, начнем с начала. Александр Никола… евитч Могиля.
