— Сам знаю! — радостно крикнул солдат. — Держитесь за мной!
Все мы, включая пришедших в себя крестьянок, бросились вслед за ним в тесный и узкий лаз, ведущий к жизни.
— Святого Отца забыли! — внезапно воскликнула ползущая впереди меня женщина и попыталась вернуться назад, мешая мне ползти.
Я, не очень соображая, что делаю, укусил ткнувшуюся мне в нос женскую пятку. Впереди ойкнули, и нога, мешающая мне выбраться на волю, исчезла впереди. Ползти мне пришлось по-пластунски в кромешной тьме, пропихивая впереди себя спасенное в последний момент оружие.
Мне казалось, что подземный ход никогда не кончится, и я так и останусь навсегда здесь во влажной слепой духоте. Впереди где-то вдалеке полз Иван, за ним обе женщины, потом я и последним — кузнец Тимофей. Думаю, что тяжелее всех преодолевать бесконечный лаз оказалось мне из-за богатого арсенала: ружья, двух пистолетов и сабли. Их приходилось поочередно перекладывать или пропихивать перед собой.
Сколько времени продолжалось это адское движение вперед, понять было совершенно невозможно. Мне казалось, что прополз я не меньше километра, когда впереди, наконец, забрезжил свет, и сразу стало легче дышать.
— Добрался, ваше благородие! — окликнул меня сверху бодрый голос Ивана, когда я, наконец, смог встать на четвереньки и поднять вверх голову. — Давай помогу!
Я передал ему оружие и встал на ноги. Мы оказались не где-нибудь, а в настоящей домашней церкви с иконостасом и горящими перед образами свечами.
— Это молельня Святого Отца! — благоговейно сообщила одна из спасенных женщин, та, что молилась перед смертью за свои прегрешения. Была она довольно молода и по-крестьянски хороша собой с приятным, добрым лицом.
Внизу в глубине лаза послышалось тяжелое дыхание, и на свет божий явился наш кузнец, весь перепачканный в глине и саже. Я помог ему выбраться наверх. Он, как будто не радуясь спасенью, мрачно посмотрел вниз, в подпол молельни, в котором кончался подземный ход, и начал собирать в горящий пучок свечи, стоящие у образов.
— Ты что делаешь? — удивленно спросил я, следя за его странными действиями.
— Скоро увидишь, — пообещал он и осторожно снял с цепочки плошку лампады с деревянным маслом, висящую под ликом Спасителя.
— Ты что это делаешь? — опять спросиля, предполагая, что, грешным делом, у него поехала крыша.
— Сейчас появится! — зловеще пообещал он, становясь на колени перед откинутой крышкой подполья. — Глядите на явление святого!
Действительно, посмотреть, оказалось, было на что. Меньше чем через минуту из-под земли неожиданно показалась серебряная грива самого Святого Отца. Тимофей дал ей время вырасти над полом и, не говоря ни слова, подпалил снизу вместе с бородой своим свечным факелом.
Распушенные волосы вспыхнули, как солома. Раздался мучащий уши, утробный, почти звериный крик страха и боли. Святой Отец, широко раскрыв рот и глаза, попытался выскочить из ямы наверх, но Тимофей ловко опрокинул ему на голову объемную посудину с горячим древесным маслом и вновь ткнул в нее свой свечной факел. Голова вновь вспыхнула, правда, не так ярко и празднично, как несколько секунд назад.
— Спасите! Убивают! — вновь заорало краснорожее, безволосое существо, высовываясь из погреба и пытаясь ладонями сбить с себя огонь.
— Свят, свят, свят! — запричитали обе женщины, осеняя себя крестными знамениями и с ужасом глядя на своего бывшего духовного поводыря и недавнего палача.
И посмотреть, надо сказать, было на что. От былого волосатого эпического величия не осталось ничего. Перед нами на полу корчился от боли типичный красномордый заведующий овощной базой с налитыми круглыми щечками и оловянными глазами мелкого начальника, в данный момент выражавшими боль и ужас.
Однако, гордый дух Святого Отца еще не был сломлен. Он, видимо, так привык к абсолютной власти над своей паствой, что не представлял, как его кто-то может ослушаться.
— Изыди, Сатано! — закричал он, пытаясь встать на ноги и воздеть длань то ли для проклятия, то ли для благословения. — Покайтесь, еретики! — вращая глазами, призывал он. — Очиститесь огнем!
— Ты у меня сейчас покаешься! — окончательно разъярился свободолюбивый кузнец. — Ты у меня примешь муку за свою веру! Не для тебя было готовлено, да на тебе опробую! — бормотал он, развязывая свою заплечную суму.
— Изыдите, бесы! Очиститесь, Сатанаилы! — ревел между тем моложавый старец.
— Ты чего это? — поинтересовался у кузнеца Иван, как и я, не склонный падать ниц перед красномордым святым и, тем более, очищаться огнем, но, видимо, и не испытывая к лжепророку особой ненависти.
— Я его, изверга, по-нашему крестить буду! — зло ответил Тимофей, вытаскивая из сумы кнут на короткой, около сорока сантиметров длины, толстой деревянной рукоятке, к которой был прикреплен плетеный кожаный столбец длиной немногим больше полуметра, с медным колечком на конце; к этому колечку был еще прикреплен хвост, сделанный из широкого ремня, с загнутым на конце кожаным когтем.
Несмотря на напряженность момента, мне стало интересно, что он такое задумал — неужели собрался отлупить Святого Отца кнутом?
Между тем, опаленный старец уже стоял перед нами на своих двоих и махал руками, осеняя нас крестными знамениями.
— Покайтесь! — завел он, было, свою старую песню о главном, но дальше продолжить не успел.
Кузнец прокричал:
— Во имя Отца!
После чего взмахнул кнутом, и призыв старца захлебнулся в пронзительном визге.
— Во имя Сына! — добавил он перед вторым ударом. — И святого духа!
Вновь в воздухе просвистел ременный конец, и старец из грязного сделался кумачовым. Все произошло так быстро, что я не успел вмешаться.
— Ты что это делаешь? — начал было спрашивать я и замолчал, с ужасом глядя на шатающегося, залитого кровью Святого Отца.
Тот больше не кричал, только беззвучно открывал рот, из которого вдруг хлынула кровь. Потом он обмяк и, как сдутый шарик, опустился на пол. Я, ничего не понимая, смотрел на страшное орудие, за несколько мгновений превратившее живого человека в кровавый мешок с костями.
Неожиданно громко и страшно закричала одна из женщин, та, которая убивалась по сивому Прохору. Крик ударил по напряженным нервам, и я невольно, неожиданно для самого себя, перекрестился. Прорвавшись криком, она сама зажала себе рот рукой и смотрела на окровавленного пастыря круглыми от ужаса глазами.
— Пора уходить! — раздался от окна неожиданно ровный, спокойный голос Ивана.
— Что, что ты говоришь? — переспросил я, начиная приходить в себя.
