Не может ли так быть, что самые ранние рассказы о фольклорных или легендарных героях пришли не из прошлого, а из…
Выдумка! Обыкновенная чушь. Это говорит мое разумное я. Я нахожусь в сотнях миль от нормального мира, в местности, где не действуют обычные законы пространства и времени, и уже готов принять странное за нормальное. Тем не менее, пока я не могу принять то, что, по-моему, является ненормальным.
И что случилось, спрашиваю я сам себя, с другом Родича? Что легенда рассказывает о верном Киттоне? И что действительно случится со мной, если я не найду Аватара?
Мы умирали от голода. Этот лес — безлюдное и, похоже, необитаемое место. Я видел нескольких птиц, но ловить их было нечем. Мы пересекали ручьи и огибали маленькие озера, но если в них и были рыбы, они очень хорошо прятались от нас. Однажды я увидел маленького оленя и позвал Китона, но тот отказался дать револьвер. Я на мгновение растерялся и зверь убежал; я бросился за ним через чащу, изо всех сил бросил копье и, конечно, не попал.
Китон стал суеверным. За последние несколько дней он ухитрился потерять все, кроме последних семи пуль. Ими он дорожит больше жизни. Я не раз видел, как он проверяет их. Одну из них он пометил своими инициалами. — Вот эта моя, — сказал он. — Но одна из остальных…
— Одна из остальных что?
Он посмотрел на меня глубоко ввалившимися, беспокойными глазами. — Мы не можем ничего взять из этой страны, не пожертвовав ей что-то взамен, — сказал он. Он посмотрел на остальные шесть пуль. — Одна из них принадлежит Охотнику. Она его, и он убьет что-то драгоценное, если я использую их неправильно.
Возможно он имел в виду легенду о Джагад. Не знаю. Но он точно больше не хотел использовать револьвер. «Мы и так слишком много взяли от этой страны. Пришло время отдавать долги.»
— Из-за твоего глупого каприза, — сказал я, — мы умрем с голода.
Его дыхание замерзало, на редких усах начал нарастать лед. Страшный шрам на подбородке и челюсти побелел. — Не умрем, — тихо сказал он. — По дороге должны быть деревни. Сортхалан нарисовал их.
Мы стояли, напряженные и злые, в замерзшем лесу, глядя, как с серого неба падает легкий снег.
— Несколько минут назад я почувствовал запах дыма, — внезапно сказал он. — Мы не можем быть очень далеко.
— Давай посмотрим, — сказал я, резко прошел мимо него и быстро пошел по твердой лесной земле.
Несмотря на разросшуюся бороду, холод больно щипал меня за лицо. Кожанка Китона хорошо держала тепло, а мой водонепроницаемый плащ, увы, нет. Мне была срочно необходима кожа животного и толстая меховая шапка.
Через несколько минут после короткой ссоры я тоже почувствовал дым от горящего дерева. И вскоре мы вышли на поляну, посредине которой находилась яма углежога, а над ней земляной холм. По хорошо утоптанной тропинке мы пошли к частоколу находившейся недалеко деревни и позвали жителей, самым дружеским тоном.
Здесь жила ранне-скандинавская община — не могу сказать «викинги», хотя их легенда и включала некоторые воинские элементы. Три длинных дома, обогреваемые большими открытыми очагами, глядели во двор, переполненный животными и детьми. И здесь мы увидели знаки разрушения: четвертый дом был сожжен дотла; за частоколом находился земляной холм, совсем не похожий на холм углежога — могильный курган, в котором, как нам сказали, лежали восемьдесят общинников, все убитые несколько лет назад…
Ну конечно.
Изгнанник.
Они хорошо накормили нас, хотя я немного нервничал, пока ел из человеческого черепа. Во время еды они сидели вокруг нас: высокие светловолосые мужчины в мехах; высокие угловатые женщины в узорчатых плащах; высокие светлоглазые дети с заплетенными в косы волосами, как у мальчиков, так и у девочек. Нам подали сушеное мясо и овощи, и подарили большую бутыль с кислым элем, которую мы выкинули, как только вышли за частокол. Они предложили оружие, совершенно изумив нас, потому что в любой ранней культуре меч являлся не просто имуществом, но предметом, который очень трудно получить. Мы отказались. Однако взяли плащи из шкуры северного оленя, а я, взамен, отдал им свой. Плащи были с капюшоном. Наконец-то тепло!
Туманным ледяным утром, закутавшись в новые одежды, мы простились с хозяевами и по утоптанным тропинкам пошли через лес. Постепенно туман становился гуще, замедляя нас. Очень противно, и здорово действовало на нервы. И меня постоянно преследовал образ Кристиана, подходящего к стране огня, Лавондиссу, где духи людей не привязаны к времени. За его спиной я отчетливо видел Гуивеннет, связанную и подавленную. Даже мысль о том, что она может убежать как ветер в долину отца, стала безнадежно мучительной. Мы слишком задержались. Конечно они будут там раньше нас!
К середине дня туман поднялся, а температура упала еще больше. Вокруг нескончаемо тянулся лес, блеклый и серый; угрюмое небо было покрыто облаками. Я часто лазил на высокие деревья, чтобы не потерять дорогу к пикам-близнецам.
Лес становился все более первобытным, преобладал орех и вязы, а местах повыше — березы; привычные дубы почти полностью исчезли, и только на ясных холодных полянах изредка стояли задумавшиеся лесные великаны. Я и Китон не только не боялись этих прогалин, но и считали их убежищами, ободряющими и приветливыми. Мы немедленно разбивали лагерь на такой поляне, как только, ближе к сумеркам, натыкались на одну из них..
Около недели мы шли по замерзшей стране. С обнаженных веток деревьев, стоявших на краях полян и на открытой местности, свисали сосульки. Иногда шел дождь, и тогда мы жались под своими шкурами, несчастные и подавленные. Потом вода замерзала и ландшафт сверкал, будто стеклянный.
Вскоре горы ощутимо стали ближе. Воздух пах снегом. Лес поредел, и мы увидели гребни гор, по которым когда-то проходили старые дороги. С одного из холмов мы увидели дым от костров. Деревня, убежище. Китон стал очень молчаливым и каким-то возбужденным. Я спросил его, что случилось, и он не сказал ничего путного; только пробормотал, что чувствует себя одиноким и пришло время прощаться.
Мне не слишком понравилась мысль остаться одному, без Китона. Однако за эти дни он очень изменился, стал невероятно суеверным, и думал только о своей собственной мифологической роли. В его дневнике, особенно в записях о путешествии и боли (плечо все еще беспокоило его), постоянно повторялся вопрос: какое у меня будущее? Что говорит легенда о Храбром К.?
Что касается меня, то я уже перестал волноваться о том, чем закончится легенда об Изгнаннике. Сортхалан сказал, что история еще не закончилась. Значит, решил я, события не предопределены, времена и ситуации изменчивы и непостоянны. Я беспокоился только об Гуивеннет, чей образ манил и вдохновлял меня. Мне казалось, что она всегда со мной. Иногда, когда ветер печально выл, мне чудилось, что я слышу ее плач. Я страстно желал увидеть ее пред-мифаго: двойник утешил бы меня даже иллюзорной близостью. Но с тех пор, как мы ушли из зоны заброшенных строений, я перестал видеть пред-мифаго — и Китон, тоже, хотя он-то очень радовался, избавившись от движущихся на периферии зрения фигур.
