Стражники приехали не так скоро, как можно бы ожидать: ничего не украли? Главный Караморовый участковый даже удивился — стража тут при чем? Никого не побили, не убили? Какие тогда нарушения? На своих ступеньках Гильдия Лодочников сама хозяйка. Ах, статую переставили? Так это дело научное, с этим в Академию, в крайнем случае — к архонту. Архонт у нас теперь не какой-нибудь закаканец, архонт у нас теперь — мужик что надо! То есть, конечно, Грек не мужик, но… но… Александра Грек, в общем, правильный архонт, всенародно выкликнутый с Кармазинного крыльца! Словом, стража ничего по своей части предосудительного не видит. Ах, это тот паренек, что мерина катал вчера? Не украл же? Может, мерин сам к нему на ручки попросился. Паренек мерина откуда взял, туда поставил. Никто не жалуется. Даже мерин. Или жалуется? Где тогда жалоба? В письменном виде… Ох ты, вдова Харита, не надо было мне вчера у тебя пятую чарку принимать, не принял бы, что-нибудь помнил бы, что дальше было. Нынешний начальник участка на улице Сорок первого комиссара человек был незлой и пьющий. Так что по пустякам его ребятки из участка и не выходили. Или что, дедушка самогон без лицензии гонит? Быть не может. Самогоны, настойки — дело женское. Демократия только насчет выпивки. Это — любой может. Но не каменный же дедушка!
Зато потянулись на Караморову сторону главы гильдий. Из расположенного в южной части набережной дома «Хилиогон», наевшись болеутоляющих (ибо мучился геморроем) приковылял глава гильдии молясинных сборщиков Назар Эрекци, вскоре появился и его постоянный оппонент, глава гильдии мытарей Давид Лажава, но их встретило аккуратное ограждение из лодочных канатов на столбиках: гильдия лодочников Киммериона и всей Киммерии в лице своего главы Горазда Ивановича Кенкетного уже присутствовала здесь. Именно переправа на Землю Святого Витта — место, священное для всех киммерийцев — достойна быть отмечена древнекеммерийским палеолитным шедевром, тем более что сюжет скульптуры — лодочный. Именно здесь уж сколько лет, как постоянное место трудов Астерия Миноевича Коровина!
Даже соседи не возражали (им вовремя сунули премиальные), да и Коровин за всю жизнь ни одной человеческой жалобы на свою работу не имел. А что бобры жалуются — так ведь не все! Вот, например, почтенный Фи Равид-и-Мутон сидит на носу лодки Астерия Миноевича, и… и… и любуется скульптурой. Если надо, мы над ней навес сделаем. Если надо, мы под нее пьедестал подведем. Если кто не доволен, в конце концов, может не пользоваться лодками, может сам плавать. Этот последний аргумент устроил даже владыку «Хилиогона» — плавать в баню без помощи лодки? Да идите вы все! Глава мытарей обязал Кенкетного внести стоимость «Дедушки» в декларацию о недвижимости гильдии — и тут же получил предложение быть обнесен вокруг всей Караморовой стороны с «Дедушкой» вместе, да уж заодно и оплатить стоимость этой поездки, для нее как-никак придется арендовать у здешних жителей кого-либо из домашних рабов, — например, есть вот тут подходящий раб у костореза Подселенцева, Подселенцев как раз известен в качестве ниспровергателя узурпаторов! Главный Мытарь понял, куда клонят лодочники, почувствовал на затылке жаркое дыхание своих заместителей — и безропотно удалился. Поле боя осталось за лодочниками, и никто не обратил внимания, какими расширенными глазами глядит из окна на «Дедушку» Нинель-Нинуха. Можно, конечно, этот штырь и веслом считать, хотя по Фрейду едва ли, но ведь весу в том «Дедушке» чуть не тонна!.. Нет уж, хватит всей этой клептомании. Как там эту девку зовут?.. И кто нынче в гильдии сватьев главный? Нинель уселась к телефону и принялась листать справочник. Она знала — где откажут, где нет, поэтому звонила только тем, кто был наперед согласен.
Плохо было то, что Христинья Махнудова имела пятерых старших братьев, всех женатых, в иных случаях еще и с несовершеннолетними сестренками-братишками, родства не сочтешь по-русски, к тому же имелось шестеро племянников и племянниц, двое живых родителей и еще великое множество неотъемлемой кровной родни в том же доме на острове Выпья Хоть, — а по киммерийской традиции сватьев и свах полагалось со стороны жениха засылать в дом к невесте на одного больше, чем было членов семьи в доме невесты. Да еще такое малоспособствующее обстоятельство, как все еще не отбытый Варфоломеем срок в декаду рабства, — два года еще оставалось Варфоломею быть домашним рабом в доме Романа Подселенцева, которого с некоторых пор народ наградил почетной, но неблагозвучной кличкой «Закаканцебойца». Быль добру молодцу не в укор, но хорошо ли, солидно ли числиться добрым молодцем на исходе девятой декады возраста?
Но хихикать можно сколько угодно, а старейшину гильдии свах, Меленю Передосадову, захомутала Нинель одним звонком: позвонила Василисе Ябедовой и напомнила, что у крестника телохранитель на выданье, и пора сватов засылать. Тем же вечером вся гильдия (чуть не двести почтенных горожан) готова была завтра же сесть в лодку и плыть на Выпью Хоть. Уж сколько там ни есть родичей в семье Махнудовых, а наверняка меньше: куда мирному Киммериону столько наручников и кандалов?
Следующий звонок Нинели был отцу Аполлосу: не кто иной нарек Павлика Павлом, кому ж и венчать его телохранителя, раз уж весь Киммерион знает, что Павлик — законный российского престола царевич, а Варфоломей его телохранитель, — что нынче рабского сословия, так ведь только два года осталось до окончания срока, а ведь не у кого-нибудь, а именно у российского императора, у него одного, есть право помиловать… Епископ отлично знал, какие права у кого есть, и вообще ничего не имел против того, чтобы обвенчать молодых людей, лишь поинтересовался: грех венцом предстоит покрывать или по-людски? Нинуха доложила, что молодые и парой слов друг другу пока что не перекинулись, только едят друг друга глазами через рынок, но вот помолвка нежелательна, нужна именно свадьба, а то в организме у парня вещества бушуют, гармониями именуемые… Епископ отлично знал, что такое гормоны, согласие дал и трубку повесил: у него хватало забот и без неправославных людей, к которым все ж таки относилась Нинель-Нинуха, принадлежавшая, по представлению епископа, к какому-то среднему между Евреями и Змееедами религиозному меньшинству. Нинель удивленно обнаружила, что больше ей делать ничего не требуется. И села составлять список гостей, по капризу воображения начав его с Веры и Басилея Коварди, продолжив Астерием Коровиным и бобром Фи. Писала она мелко, но к полночи исписала с двух сторон пять страничек, а все новые необходимые гости вспоминались.
Если описывать свадьбу Варфоломея в подробностях, то окажется в нашей книге страниц на пятьдесят больше, чем того требует плавность повествования: но в конце-то концов всех яств не перекушаешь, всех рыб не переловишь, всех юбок не примеришь, всех лошадей не объездишь, всех кабаков не посетишь, всех соседей не обматеришь, всех курей не перещупаешь и на всех каруселях не покатаешься, если выражаться прилично. Ну, и всех свадеб в романе не опишешь, хотя некоторым героям свойственно жениться, — не всем, понятно, поэтому ограничимся лишь тем фактом, что свадьба Варфоломея и Христиньи состоялась и свое лечебное действие оказала: немедля после первой брачной ночи (в которую, к слову сказать, была отмечена большая сейсмическая активность на Земле Святого Витта) клептоманию Варфоломея как рукой сняло, он не зарился больше на крупные предметы, жена его была и сама по себе особой дородной. А уж заодно той же неизвестной рукой (только в этом выражении и присутствующей, — и никто не знает, что это за рука) сняло и другие болезни гормонально-нервического свойства, прежде всего, как установил своими анализами ведущий сексопатолог Киммериона Пол Гендер, акрофобию, из-за которой Варфоломею было воспрещено посещать замок графа Палинского, где десятилетний царевич лихо скакал по вершинам гор на любимой лошадке и с легкой руки графа (может, это и есть та самая рука?) понукал ее такими выражениями, что даже некоторые из призраков, бывало, краснели. Но это событие — женитьба Варфоломея — говорят, давно было предблеяно Охромеишной, домашним Нострадамусом с Саксонской набережной. Многие верили, но проверить было невозможно, записей за Охромеишной, даже магнитофонных, никто не вел. Зря вообще-то. Многих бы можно событий заранее ожидать. Впрочем, имелись на белом свете предикторы не слабей Охромеишны. Так что кому надо — тот событий, понятно, ожидал.
Среди тех, кто к пророчествам Охромеишны прислушивался, были пятеро рабов в подполе под домом Подселенцева — им Охромеишну было слышно, вот они и слушали, десятый, кажется, год слушали, была бы тут Россия — год был бы юбилейный, да только тут Киммерия, и накругло преступникам не десять лет впаивают, а двенадцать. Рабам, конечно, со свадебного стола харчей перепало, да и выпивки тоже, и гусятины, и поросятины, и даже совсем на большие праздники испекаемых пшеничных пирогов, и даже малость хмельного — только грусть была в душах бывших таможенников. А что там еще могло быть после стольких лет баклушебития? Тоска зеленая. Тоска синяя и лиловая. Ибо по случаю разных событий положительного свойства появился в доме Подселенцева особый телевизор, двухтысячеканальный и — говорят — почти что объемный. А старый, японский, на тридцать два канала, отбыл к рабам в подпол: смотрите свою Варвару во всех цветах радуги. Вот и была у них теперь тоска — тоска разноцветная.
