После лабов был большой обеденный перерыв. Я, нарочно не спеша, собирал свои вещи, дожидаясь, чтобы все разошлись. Андрей опять попытался со мной заговорить.
– Андрюх, не сейчас, – помнится, ответил я. – Иди обедать.
Мой друг, пожав плечами, вышел из лаборатории. Я тоже двинулся к выходу и здесь в дверях, нос к носу столкнулся с Иркой.
– Привет, Витя, – каким-то несвойственным для нее, я бы сказал жалобным голосом, сказала она.
– Виделись уже, – довольно грубо ответствовал я и попытался обойти девчонку.
– Подожди, – схватила она меня за рукав, – дай хоть объяснить.
Видеть ее, а тем более говорить с ней я не мог. В душе бурлила ядовитая смесь из обиды и ярости.
– Меня в деканат вызывают. Срочно, – соврал я и, вырвав рукав из ее побелевших от напряжения пальцев, почти побежал вниз по лестнице.
И вот, наступили черные дни. С Иринкой я старался не пересекаться, а при неизбежных встречах в академии старался не смотреть в ее сторону. Еще в тот злополучный день я дал себе зарок, что ни за что не прощу бывшей подруге такую подлость, и ни о каком продолжении отношений не может быть и речи. Хватит. Уступал ей во всем, уступал и доуступался. Правильно Андрюха называл меня подкаблучником. Надо показать характер. Вот такие настроения у меня преобладали. Валентина с Андрюхой пытались нас помирить, но я давал понять, что об этом не может быть и речи. Да и Ирка после той единственной попытки больше не делала никаких шагов к примирению. Ее лицо при моем появлении становилось пугающе чужим.
Еще на второй день после всего этого Валентина поведала мне подоплеку последних событий. Познакомились они с Эдиком, так звали того пижона, который приперся на лекцию, в том самом лагере на Селигере. Эдик запал на Ирку с первого дня и не давал ей прохода все две недели пребывания там девчонок. По некоторым оговоркам Валентины я понял, что бывшая моя подруга не поощряла этих ухаживаний, но и не была особо против. Хотя, отбрить назойливых парней при желании могла в один момент, с ее-то острым, если не сказать ядовитым язычком. Но ничего серьезного между ними не случилось. В это я поверил, потому что сорок пять минут лекции эти голубки щебетали в метре от меня. Я, конечно, не великий психолог, но парень и девчонка, между которыми что-то было, ведут себя иначе. В общем, смена закончилась. Все разъехались. А утром перед лекцией этот самый Эдик встретил девчонок перед входом в Медакадемию. Вот такое вот безумство – сам, будучи из Питера рванул за понравившейся девушкой в нашу провинцию. Почти за тысячу километров.
– Ну и что нам оставалось делать? – вопрошала Валентина. – До лекции пять минут, а тут такой сюрприз. Пришлось взять его с собой.
– Плохое решение, – отвечал я. – Лучше бы, вообще, не появлялись. Пошли бы куда-нибудь. Лучше на вокзал – проводить незваного гостя. А так, ко всему прочему, она еще и унизила меня публично.
– Да чем унизила-то? – начинала злиться Иркина подруга. – Ну, пришла девчонка со знакомым на лекцию. Может это вообще ее родственник?
– Ага! Родственник! – с горьким сарказмом восклицал я. – Ищите на нашем курсе дураков за пять сольдо. Все все прекрасно поняли.
– Кстати, он уехал в тот же день. Ирка его отшила.
– Еще бы он ночевать остался! И что же ей мешало отшить его раньше. На Селигере, например.
– Да ну тебя! Как со стенкой разговариваю, – окончательно разозлилась Валентина, повернулась и ушла.
Так прошло что-то около недели. Обида и злость за это время малость улеглись, а тяга к Ирке, именуемая в романах любовью, никуда не делась. По-моему даже усилилась. Однако оставалась еще гордость. Страшная, я вам скажу, штука. Прямо как в старой-престарой когда-то слышанной песне: 'Жаль, что гордость иногда может быть сильней любви'. Как-то так – один в один мой случай. Еще через неделю я простил свою ветреную подругу окончательно, но проклятая гордость оставалась, и первым шаг к примирению я был сделать не готов. Да и Ирка продолжала держать себя со мной отчужденно, не делая больше никаких попыток оправдаться, или хотя бы поощрить меня к примирению. Ну, что ж раз так…. Сколько можно! И так прибегал всегда мириться первым. Не подойду! Как хочет!
Потом, еще дня через три был разговор с Андрюхой. Разговор с далеко идущими последствиями. Такими последствиями, которые, как выяснилось, радикально меняют жизнь. Хотя тогда, как мне казалось, не было сказано ничего особенного. Да и разговором-то это можно было назвать весьма условно. Строго говоря, была сказана пара фраз. Одну произнес Андрей, другую я. Состоялся обмен этими фразами во время трепа между мной и моим другом в нашем любимом баре, расположенном в подвале древней башни нашего кремля. Я целенаправленно надирался, так как совсем недавно обнаружил, что алкоголь, оказывается, способен облегчить боль в груди, поселившуюся там с недавнего времени. Андрюха пытался меня отвлечь от грустных мыслей и строил вслух планы по покупке оборудования для погружений. Я слушал невнимательно, точнее, пропускал все им сказанное мимо ушей – голова была занята другим. Андрей вдруг резко замолчал, как-то странно глянул на меня и спросил совсем не в тему:
– Так что ты решил с Иркой?
В голове у меня гулял хмель, всколыхнувший обиду и породивший вспышку злости. И я родил фразу, о которой в дальнейшем стоило пожалеть.
– Видеть ее не хочу! – выдал я.
Андрей все так же странно посмотрел на меня и протянул:
– Ну-ну…
Как-то эта реплика мне еще тогда не понравилось. Пить дальше расхотелось. Общаться с Анюшиным то же. Я попрощался и двинул домой.
Прошло еще дней десять. Ситуация в наших с Иркой отношениях не менялась. Вернее, мне так казалось. В тот день ко мне на перемене подошел Вовка Воронин. Подошел с явным желанием поделиться какой-то новостью. Я его недолюбливал: скользкий был тип, да еще любитель собирать слухи и еще больший любитель их распускать. Я сидел в аудитории в ожидании лекции. До ее начала оставалось еще минут десять, и народу пока было немного. Разговору никто не мешал.
– Вы что с Ириной окончательно расстались? – подсаживаясь ко мне нарочито небрежно поинтересовался Вовка.
– А тебе какое дело? – с полоборота завелся я, поворачиваясь всем корпусом к незваному собеседнику.
– Да нет, я ничего, – зачастил Воронин, – просто видел вчера ее с Андреем в кино. Мило так беседовали, за руки держались.
Сердце у меня ухнуло куда-то в живот. Вовке я поверил сразу, памятуя ту беседу с Андрюхой в баре. Неспроста он тогда затеял этот разговор. Вот тебе и друг! А Ирка-то, какова!
– Уйди, а? – выдохнул я.
Видимо Воронин прочитал в моем взгляде что-то, что заставило его мгновенно испариться.
