Пыхачев только крякнул.
– Да хоть до восемнадцати часов! – храбро вступился за командира Канчеялов. – Свинья грязи найдет. На берегу вино дешевое и шлюх полно. Пороть жеребцов – не поможет, а не отпускать на берег – совсем озвереют. Жди тогда неприятностей.
– Ну-ну, – Враницкий иронически поднял бровь. – Что же тогда присоветуете?
– Одно средство: скорее в море. Нельзя моряку на суше. Тут из него вся дрянь наружу лезет.
Тизенгаузен проворчал, что во флотском экипаже небось не лезет и что суша суше рознь, но за очевидностью этой мысли не был поддержан.
Все осталось по-прежнему.
Пыхачев вздыхал и молился. Враницкий наблюдал за ремонтом и изобретал наказания для чересчур загулявших на берегу матросов. Канчеялов ходил по книжным лавкам, надеясь хоть чем-нибудь пополнить судовую библиотеку, платил из своего жалованья и особенно обрадовался путевым заметкам о Японии. Увы, книга оказалась на португальском языке, и к ней пришлось докупить два словаря – португальско-испанский и испано-русский. Лейтенант Гжатский съездил в город лишь однажды, остался недоволен отсутствием плашек три восьмых дюйма и неожиданно увлекся фотографией. С собой на корвет он привез пребольшой фотографический аппарат магазинной конструкции на двенадцать снимков без перезарядки, деревянную треногу, кучу химикатов в склянках и два ящика светочувствительных пластинок для дагерротипии.
Розен муштровал своих морпехов и даже обратился к губернатору с просьбой выделить безлюдный участок побережья для учений по высадке десанта. Получив категорический отказ, угрюмо молчал под беззлобные смешки офицеров корвета.
– Боятся они нас, господин полковник. А ну как ваши маневры – лишь репетиция будущего вторжения?
– Вот именно. Англия уже пощипала Испанию на предмет колоний, а испанского береженого святой Яго бережет.
– Полно, при чем тут репетиция? Нашей полуроты вполне хватит, чтобы овладеть этим островом. Остальные острова сами сдадутся, ха-ха. Даже с радостью. Португальцам испанское владычество, кажется, не очень-то по нутру.
– Прошу прекратить, господа! – сердился Пыхачев. – Помните, что Испания – дружественная нам держава. Ваши шутки неуместны. Берите пример с лейтенанта Канчеялова, изучайте Японию. Хороши мы будем, если попадем впросак из-за незнания туземных обычаев!
– Лучше попросим лейтенанта сделать доклад, когда он все переведет. Зачем многим делать то, что способен сделать один?
– Эх, господа, господа…
– А я вот о чем подумал: отчего никого из нас не проинструктировали касательно Японии? Страна экзотическая, а у нас о ней одни слухи и сплетни. Стыдно-с.
– На «Чухонце» шел лейтенант Ентальцов, – вспомнил мичман Завалишин. – Он чуть ли не год жил в Нагасаки.
– Так то на «Чухонце»! Вечная ему память…
– Н-да-с…
– Смотрите, господа, что за посудина входит в бухту? – заволновался лейтенант Фаленберг. – Никак англичанин?
Кое-кто присвистнул в удивлении, взглянув в иллюминатор, и кают-компания вмиг опустела. Через полминуты вся оптика на верхней палубе была направлена в сторону новоприбывшего судна.
– Что-то новенькое, господа…
– Точно, англичанин!
– Корпус длинный, а мачт всего две. Да и те какие-то неубедительные…
– Зато три трубы. Вот куда бы я заглянул, так это в их машинное отделение…
– Мощная машина, не спорю. Но вы пушки посчитайте!
– Десять дальнобойных шестидюймовок, если я хоть что-нибудь в этом понимаю…
– И трехдюймовок не меньше. Причем заметьте – казематное размещение, бронированные спонсоны…
– Серьезный противник!
– Ну, с нашими восьмидюймовками им не тягаться!
– Как сказать. С их ходом дистанцию боя будут диктовать они, а не мы. Вспомните бой с исландцами: часто ли мы добивались попаданий с предельной дистанции?
– Прочтите кто-нибудь название, господа, а то я по-английски ни в зуб ногой…
– «Серпент», по-русски говоря – «Змей». А ведь в точку: длинный, как гадюка.
– Быстро ходит, да сразу переломится, как на камни выскочит…
– Это крейсер, господа, – сказал Враницкий, отнимая от глаз бинокль. – Новый тип боевого корабля, созданный для нужд колониальной империи. Очень быстроходный, хорошо вооруженный, но слабо бронированный. Предполагается, что у диких племен пушек нет, а от серьезного европейского корабля он в два счета удерет, если увидит, что добыча ему не по зубам.
– А Китай?
– Ну какие там пушки! Голландское старье. С канонерками колониальных флотов европейских держав крейсер также расправится играючи. Вот вам пример козырной шестерки, которая бьет туза. Охранять колонии ни у одной державы броненосцев не хватит.
– Стало быть, колониальные державы вскоре начнут строить корабли того же типа? – осведомился догадливый мичман Тизенгаузен.
– Несомненно. И Россия тоже. Я слышал, кое-что уже заложено. Но англичане успели первыми. Интересно было бы узнать, сколько крейсеров они намерены построить…
– Восемнадцать только этой серии, – ответил Розен, продолжая изучать вероятного противника в мощный бинокль. – Последний сойдет со стапелей в Борнмуте через три года.
– Однако! Откуда вы только все зна… Ах, ну да, конечно, Генеральный штаб…
– Вот именно.
– А я, господа, боюсь не грядущих баталий, а сегодняшней, и не на море, а на суше, – задумчиво проговорил Батеньков. – Не отменить ли увольнительные на берег, Леонтий Порфирьевич?
– Хорошая мысль! – поддержал Враницкий.
– Господа, господа! – запротестовал каперанг. – Давайте не думать о людях плохо. Русский матрос без причины в драку не лезет. Вы, Павел Васильевич, накажите буянов превентивно, а всю команду перед дальним походом озлоблять не следует. Дня через три с божьей помощью выйдем в море. И скажите мне наконец, где его императорское высочество?
– Там же, где обычно. При нем Корнилович.
– Хоть кто-то. А Свистунов?
– Храпит у себя в каюте. Явился пьян, но к вахте проспится. Он всегда так.
– Черт знает, что у него за организм… Господин полковник, я вас прошу… постарайтесь, голубчик, чтобы цесаревич заночевал сегодня на корвете. Так будет лучше.
Розен не удержался от гримасы. За утратой Лопухина быть нянькой при сумасбродном цесаревиче приходилось все-таки ему.
Местная публика, фланирующая на закате вдоль шеренг молодых пальм, высаженных с тщеславным умыслом превратить узенькие и кривенькие улочки Понта-Дельгада в подобие парижских бульваров, обращала внимание на внушительную процессию. Впереди размашисто вышагивал офицер в черном мундире русской морской пехоты. Лицо его, вероятно некогда красивое своеобразной жесткой красотой, было изуродовано косым сабельным шрамом. Рядом с ним, отставая на полшага, торопясь и то и дело смешно подпрыгивая, семенил пожилой господин, одетый столь безукоризненно, что в отношении его личности никто не усомнился бы: слуга, но слуга значительнейшей персоны. Тем не менее местные щеголи, а равно и смуглые дамы в непременных мантильях, вышедшие в этот час насладиться вечерней прохладой да и себя показать, кланялись дворецкому Карпу Карповичу едва ли не охотнее, чем Розену, – успели вызнать, кто его господин.
Вслед за примечательной парочкой топал сапогами полувзвод морских пехотинцев в чересчур теплых по азорскому климату черных бушлатах. Удивительнее всего, что два последних в колонне морпеха несли свернутые брезентовые носилки. Для какой надобности – неизвестно. Нашлись, впрочем, догадливые, сразу заявившие, что процессия направляется не иначе как к заведению мадам Генриетты. И были совершенно правы.
Где же еще искать русского инфанта, как не в лучшем городском борделе? Ведь не в убогих же портовых клоповниках, окутанных чадом жарящейся рыбы и подгоревших бобов из близлежащих харчевен! Не там, где проститутки ленятся лишний раз помыться и предлагают себя, дыша на клиента такой смесью вина и чеснока, что береги только нос! Ни в коем случае не там, где от заката солнца до восхода дым стоит коромыслом, где в игорных притонах с размаху шлепаются на липкие столы засаленные карты и громыхают в стаканчике «хитрые» кости, где среди ночи можно увидеть, как подозрительные субъекты, закутанные в плащи до самых глаз, являются неведомо откуда и исчезают бесследно в темных подворотнях, где прямо на улице среди рыбьих объедков и нечистот валяются пьяные и обкурившиеся, а прямо по ним с визгом несется полуодетая раскрашенная девка, преследуемая субъектом дегенеративной наружности с двухфутовым тесаком в волосатой руке… Конечно, нет! Русский инфант тоже мужчина, но в этот рассадник грязи и порока не заглянет ни за что.
Выше в гору и дальше от порта есть заведения почище, где в подражание старому Истанбулу, который теперь вновь Константинополь, жрицы любви лежат прямо в витринах на почти чистых подушках, курят кальяны и пьют кофей из крохотных чашечек. Это то, что британцы называют «эконом-класс». Моряк с несколькими реалами в кармане, будь то офицер или даже простой матрос, может здесь вознаградить себя за все морские лишения, не сильно опасаясь быть опоенным, ограбленным, зарезанным да еще подцепить дурную болезнь в придачу. Но и в этих кварталах русскому инфанту нечего делать.
