Все-таки вот так пронестись по Москве верхом на великолепном жеребце, во главе небольшого отряда — это было одно из немногих удовольствий, доступных Петру второму, и я прекрасно понимаю, почему этот ребенок так много времени проводил в седле и на охоте, но даже там его умудрялись использовать все, кому не лень.
Пока мы ехали, я умудрялся еще и осматриваться по сторонам. Не слишком ли я мудрю с канализацией? Может проще нужно быть? Вон на соседнюю пустошь вывести коллекторы и пускай там дерьмо естественным образом гниет? Нет, не слишком, тут же одернул себя. Где-то уже близко чума, и мне проще один раз напрячься, тем более, что по моим приблизительным расчетам денег одного арестованного Головкина хватит, чтобы покрыть затраты в крупных городах. А уж если к ним присоединить то, что удалось выгрести из загашников Остермана, то Европейская часть вся будет обеспечена. Наворовали эти товарищи за столько лет очень даже неплохо, я аж присвистнул, особенно, когда с казной сравнил. На Москве потренируемся, доведем до приемлемых на сегодняшнее время результатов и в обязательном порядке введем повсеместно. Да, еще в портах карантинные зоны надо бы организовать. Не хрен морячкам по кабакам шляться и заразу разносить. Пара дней в этой эпохе, где время течет неторопливо, и никто не несется сломя голову, не изменят ровным счетом ничего. А что такое изоляция в связи с эпидемией, и к каким последствиям она может привести — это знает каждый. Гораздо проще предотвратить, особенно, когда знаешь и про то, что в перспективе может произойти, и про последствия.
В Стародубской слободе царило настороженное молчание. Толпа попов, не только Смола с Дашковым, они еще полтора десятка притащили с собой, толпа бородатых мужиков, хмурых и вооруженных кто чем. Между ними напряженные семеновцы. Женщин не видно, но это и понятно почему. Мужики, кстати, угнетенными не выглядят. Одеты нормально, добротно, не истощены, ух ты, на парочке одежда явно из полотна моей экспериментальной мануфактуры, это можно использовать для популяризации. Я указал на этих мужичков Юдину и вполголоса сообщил, что штаны хоть и утеплены, а верх у них их денима. Вот только на вид ткань более похожа именно на известную мне джинсу. И как они этого добились? Почему мне никто не сообщил о нововведениях? Указав Репнину на данный факт, я выждал еще с минуту, затем обвел всех собравшихся грозным, я надеюсь, что именно грозным, взглядом, и тихо проговорил.
— И что случилось на этот раз? — секундная пауза, а затем на меня обрушился шквал жалоб с обеих противоборствующих сторон. Я слушал этот гомон и даже не пытался выяснить подробности. Наконец, наступила тишина. Я снова выдержал театральную паузу и негромко произнес. — Вот что, волей деда моего и последнего архиепископа всея Руси именно помазанник Божий отныне считается главой церкви православной. Ваше стремление сохранить корни мне понятно, не слишком понятно только желание оставаться беспоповцами, но, наверное, слишком молод я, чтобы такие тонкости понимать. С другой стороны, негоже это, когда раскол происходит в самом сердце нашей многострадальной родины, укрытой покровами Богородицы. Больно мне видеть это. Поэтому, ночей не спамши, и едва от смерти ушедши в болезни, что не так давно меня сразила, — я заметил, как кто-то из старообрядцев тихонько меня перекрестил. Ну что же, сочтем это за благой знак, — я много думал, и сердце кровью обливалось, и ангелы на небе уже даже вопрошали меня, послав к моему одру Наташеньку, сестрицу безгрешную, кою уже приняли в свой отряд ангелы небесные. И уже когда я хотел велеть запрягать сани, чтобы к ней вознестись, молвила она кротко: «Нет, Петруша, не дело это за моими юбками скрываться, когда такие дела творятся». Очнулся от бреда и понял, что пора российский народ объединять под покровами православной церкви. Как вы смотрите на то, чтобы и верными себе остаться, и снова к таинствам приобщиться? — мужички переглянулись неуверенно. Ну точно, не в вере дело, это просто своего рода оппозиция. — Печально мне это видеть и слышать, а уж ангелами тем паче. Но вот мое вам слово. Объединению церкви быть! Вы можете проводить таинства по старым обрядам и вот эти мужи вам будут способствовать в этом, — я с нескрываемым наслаждением указал перстом на попов-придурков, которые воду замутили. — Я чтобы вырабатывалось у них должное смирение, жить им здесь в святости и смирении. А порядок поручается Семеновскому гвардейскому полку обеспечивать. И еще, в ваши обряды я не лезу, но единственное условие, что следует соблюдать неукоснительно, это помазанника Божьего как главу упоминать. — Перевел дух. Прищурившись, посмотрел на насупленного мужика, стоящего впереди всех. — Имя, — он явно такого не ожидал, поэтому уставился на меня с удивлением и опаской.
— Игнат Лаптев, государь, — после полуминутной паузы выдавил он из себя.
— Вот что, Игнат Лаптев, вижу я, что главный ты и здесь в слободе, и среди всех тех, кто тайно старые обряды совершает. Так что приглашаю тебя к себе в гости. Все вопросы обсудим, и все нерешенности решим. Вот только есть самое важное, мне не нужны бунты, поэтому, чтобы их больше не допускать, заберу я у вас слободу. В качестве компенсации, кроме попов, оснащу несколько кораблей, что повезут вас за океян. Там земля есть, опасная, но благодатная — там тепло круглый год и, если постараться можно по нескольку урожаев в год снимать. Солдат дам для охраны, деньжат подброшу, и самое главное, там вам никто не будет мешать молиться так, как вы хотите. Ну, с условием, которое я недавно объявил.
— Сослать, значит, хочешь, государь, — хрипло проговорил Игнат.
— Хочу, — а зачем скрывать то, что и так всем понятно? — Только не в Сибирь, где пока перспектив никаких, а в Америки в ту часть, что еще португальцами не освоена. Ты же умный, не зря тебя главой избрали, прекрасно видишь, какие это барыши принесет, в случае успеха, нужно только рискнуть. Да и я, и вся империя Российская поможем ежели что.
— Это оттуда испанцы свое серебро и золото везут? — ха, я же говорю — оппозиция, но умный, уже хмурится по-другому, перспективы просчитывает.
— Оттуда, — я кивнул. — Ну что, поедем договариваться? Ведь вас же гораздо больше, чем на территории слободы проживает. На пяток кораблей наберется, это точно.
— А кто поведет корабли? — он прищурился.
— За идиета-то меня не держи, — я вздохнул. — Знаю я, что не ходили мы так далеко. Так что, ежели договоримся, начну капитанов, лоцманов и других специалистов искать, кто уже бывал в Америках и знает, что к чему.
Игнат оглянулся на своих. То ли они умели телепатически общаться, то ли что-то еще, но он тяжело кивнул.
— Ну, давай, государь, попробуем договориться, все равно жизни нам никакой не дадите, а беспоповцами, прав ты, хуже некуда жить.
И он кивнул двум молодым парням, видимо, сыновьям. Те быстро метнулись в сторону домов, за лошадью, наверное. Ко мне же подскочил бледный Дашков.
— За что, государь? За что наказываешь так грозно? — вот сказать бы тебе матом. Я вообще не хотел лезть к старообрядцам, но из-за тебя пришлось, и еще не известно, чем все это закончится. Сомневаюсь, что все они дружно соберутся и на корабли попрыгают. Все равно очередной раскол теперь уже среди них подавлять придется. Но эти товарищи к подобным фортелям привычны, у них каждые десять лет кто-то в свою секту откалывается, а вот мне сейчас брожения никак ни к месту. Вообще, как показала история, которой уже не случится, староверы вполне договороспособны, но нужно всегда подкреплять свои требования с позиции силы. Хотя Игнат за теорию злата и серебра лихо ухватился. Но Дашков ждет, а Смола смотрит, как на врага номер один. И кто тебя выпустил-то? Узнаю, а я узнаю, потому что Ушаков дела Синода уже оформил у себя как отдельное подразделение, убью.
— Вы, когда сан принимали, клялись нести слово Божье туда, куда поведет вас рука Господня. Вот вам шанс. Там, куда вы отправитесь, просто уйма некрещенных туземцев-дикарей. Проповедуйте. Обращайте в веру предков своих. Это же подвиг во имя Господа нашего, и вы мне должны быть благодарны, что я вас на сей подвиг благословил. Так что готовьтесь внутренне, а пока таинства вспоминайте старые, чтобы обвенчать перед походом невенчанных и детишек крестить некрещеных, хотя, можете просто к суровой, но благородной жизни проповедников готовиться, а здесь рукоположить кого-нибудь, кто уже готов принять сан.
