– Будь, как я говаривал, да и беды такой впредь, – кивком указывая на сложную конструкцию, удерживающую мачту, Булыцкий поделился с Олегом. – Оно со дна внутреннего пойдет да тесом, что на полу, удерживаться на месте будет.
– Добрая мысль, – тот кивнул в ответ. – А то – как с места на место перейти, так и страх берет. Запнешься, что ль, или нет? А ты еще вот что, Никола, – задумчиво глядя на поскрипывающие верхушки мачт, продолжал тот, – обвязать бы их канатами. Меж собой прихватить. Тверже ведь стоять станут. И к бортам их покрепче, что ль. Еще верней будет.
Сказано – сделано! Еще пара дней возни, и мачты окончательно зафиксировались, перехваченные туго натянутыми пеньковыми канатами, заложив начало науке о построении корабельного такелажа. Тут же и еще одно новшество поспешил ввести трудовик, опять же картинки да фильмы вспомнив: парус натянул треугольной формы. Между канатами двумя, мачту к носу лодьи крепящими, не понимая, правда, назначения последнего.
Лодки после столь глубокого тюнинга действительно устойчивее себя вести начали. Ну и ходу добавили на ветру. Тут уже пришла пора думать о парусной оснастке. Мачт хоть и добавили, да паруса-то все по старинке ставили: на мачте подвижной. Оно для лодий и неплохо было, а вот в море ежели, так и не лад.
Вот только очередная беда пришла: древесина в местах крепления канатов трескаться начала, грозясь лопнуть. Значит, борта укреплять должно бы. Как? Не видел пока учитель решения, а потому и с парусами повременить решил: что толку мачту нагружать, если и без того, не дай Бог, вырвет ее на фиг! Поэтому, с Лелем потолковав, вроде как надумал, как бы и эту беду решить, но тут уже проще было еще одну лодью срубить, чем нынешние перелаживать. А раз так, то, оставив деятельность новаторскую, принялся за освоение наук мореходных…
Памятуя тактики римлян, поначалу попытался обучить мальцов обездвиживать суда противников, весла тем подрубая. Только оставил живо идею ту, поняв, почему древние адмиралы триеры использовали; весла сломать – ведь скорость какая нужна! С той конструкцией, что сейчас была, – ну никак такой не достичь. Да и поразмыслив, прикинул учитель, что век весельных судов уже на исходе. Так какой смысл заниматься тем, что и само скоро ненужным станет? И, посоветовавшись с Олегом, решил более насущными проблемами заняться. Например, лучников обучать с лодий тех цели поражать метко, пусть бы и в качку. На абордаж идти организованно, а не как в сечу: гуляй-поле, – ну насколько размеры лодок позволяли. Тут, правда, большую часть занятий проводили на берегу, используя наспех сбитые макеты в качестве тренажеров. Иначе – беда! Лодки и без того покачивало, а навались все на борт один – крушения не миновать. Ну и просто на физическую подготовку упор сделали. Так, чтобы малец и ловок, и быстр, и крепок был. А еще, памятуя зимнюю демонстрацию возможностей боевых построений нового типа, больше времени уделили моральной подготовке пацанят, для того кликнув холопов изгнанного за неповиновение из Москвы в Переславль-Залесский боярина Ивана Родионовича Квашнина[93], которые каждый день принялись, атаки конные имитируя, прямо на выстроенных в детинцы мальцов конницу свою направлять. Раз, другой, третий. Ох, как поперву лякались пацанята! Кто и ревел, кто и отворачивался, кто и глаза зажмурив, орал от страху, когда с десяток коней гурьбой перли прямо на строй. Те были, кто с перепугу обмочились… А вот тех, кто бы из строя с испугу убежал, к удивлению и радости учителя, не было. Месяц интенсивных тренировок – и уже, насупившись да копья сжимая, отважно встречали мальцы атакующих. А еще и стрелами отплевывались. Тут сразу же и технику работы детинцев отточили. Так, чтобы щитами нового типа со всех сторон отгородившись, от стрел вражеских и по прямой траектории, и по навесной летящих укрываться. А как момент получше, так, на секунду распахнув защиту, и ответный залп дать. А тут еще под шумок Иван Родионович своих холопов заодно с пацанами обучать начал. Николай Сергеевич поплевался поначалу, а потом, рассудив, что то – всяко польза, дозволил то. Пусть, мол, науки ратные хоть так внедряются, раз Великому князю Московскому нелепы они пока.
Правда, здесь другая неурядица. Иван Родионович ох как Фролу невзлюбился.
– Иуда он! – гневно сотрясая кулачками, шипел священнослужитель. – Единожды супротив князя выступив, грех на душу взял! Нет боле веры такому!
– Ох, и злобы в тебе, отче, – раздраженно проворчал в ответ преподаватель. – И от Бога человек, а все одно – не по заповедям живешь.
– Спаситель наш тоже гневался, да гнев тот праведным был. Против тех, кто Господа нашего имя разменной монетой сотворил.
– А Иван Родионович тебе чем не угодил?! Тем, что против воли Дмитрия Ивановича подняться посмел? Так и покаялся поди давно!
– Иуда Искариот тоже покаялся, да поздно все!
– Вот и порадуйся, что Квашнин сейчас о душе озаботился, – Булыцкий попытался успокоить собеседника.
– Иуда он! – выпалил упрямый служитель, зло сплевывая в направлении тренировочной площадки, где холопы опального боярина вместе с мальцами отрабатывали построения.
– Бог тебе в помощь, отец Фрол, – усмехнулся пришелец, глядя, как беспокойный священнослужитель, гневно размахивая руками, удаляется прочь. Впрочем, и усмешка, и спокойствие показными были. Уж очень задели его слова Фрола, тем более что опять и опять судьба поворачивала пришельца к тому вещему сну…
А еще – принципы управления лодьей. Вот тут-то ох как пригодился опыт Олега! Единственного, кто, как оказалось, ходил по морям не в качестве пассажира, но даже управляя судами. А раз так, то, отдав все на откуп таинственному знакомцу, Булыцкий погрузился в обсуждение новой конструкции с мастеровыми своими. Ох, как те озадачились, чертежи, наспех набросанные, и так и сяк вертя! Ох, как начали руками махать, отговаривая Булыцкого от затеи этой. Ведь ясно уже было, что судно гораздо большее, чем тренировочное, получается. Мало того, и лодья боевая против такого – невеличка. И мороки… в разы! Хотя и видно было, что неприятие то – от привычки иначе делать все. Ведь и аргумент основной против эксперимента такого был: отродясь, Никола, не делали так! Как против укладу отцовского-то?! Ну и довеском, что с князем-то перетолковать надобно бы.
Лишь Лель один, по обыкновению своему долго молча чертежи разглядывавший, вдруг проронил:
– Ты, Никола, вот чего. Лодья твоя ох как здорова получается. Кормчему и не углядеть ничего будет, бошки разве что тех, кто впереди… А как сослепу-то ее вести?
– Ох, Лель, благодарю тебя за наставление, – спохватившись, Булыцкий понял, что и впрямь про мостик-то капитанский и думать забыл. А без него действительно не дай Бог судно загубить.
