— Вывести тебя? — засмеялся он. — Кто это заставит меня сделать? Не ты ли?
— А кто же еще? Конечно я.
Александра Богдановича такая самоуверенность окончательно развеселила, он опять засмеялся и посмотрел на меня весело, почти с восторгом.
Я его радость не разделил и стоял над ним, как грозный рок.
— Ты, вообще, представляешь, что несешь? — поинтересовался он. — Ты знаешь, с кем говоришь?! Это конечно прикольно, но всему есть мера. Да тебя пришьют, как только ты отсюда высунешь нос!
— Это вряд ли, — небрежно ответил я. — Видишь дырки на груди? Это автоматная очередь и, как видишь, ничего, жив-здоров. Ты и правда поверил в бурятского шамана? Я, друг Саня, пришелец из другого времени и убить меня здесь просто невозможно. Твои омоновцы разве что мне одежду могут испортить. А вот я, когда вернусь в наше время, выловлю тебя недоделанным курсантиком, и выдеру тебе из жопы ноги.
— Ты из другого времени? — не поверил он. — Такого просто не может быть! Время это время, и никто не может…
— Многие могут. Ты думаешь, Моргунов откуда взялся? Я его последний раз двести лет назад видел. Тогда он от меня ушел, теперь… Ну, это не твои заботы. Тебе, если хочешь остаться в живых, нужно меня отсюда вытащить. Это твоя главная задача.
Перебатько посмотрел на меня мудрым взором старого, опытного человека и усмехнулся:
— Зачем же тебе, чтобы меня поймать, возвращаться назад в прошлое, когда я вот он здесь! Попробуй справиться, а я посмотрю, как это у тебя получится!
Я, честно говоря, не понял, чего ради он меня провоцирует. Однако Перебатько тотчас все объяснил:
— Все оружие в квартире, дорогой «пришелец», давно заблокировано! Так что у тебя есть один выход — сдаться!
— То есть, как это заблокировано? В каком смысле?
— В самом прямом! Чудо современной техники! Во всём этом доме невозможно ни из чего выстрелить, здесь не сможет ничего взорваться, так что рассчитывать тебе просто не на что!
Он даже подмигнул мне, довольный произведённым эффектом. Всегда приятно оказаться победителем!
— Разве я что-нибудь говорил о взрывах и стрельбе? — безо всякой рисовки, удивленно, спросил я. — Зачем мне, старый хрен, нужно оружие, когда я могу голыми руками свернуть тебе шею.
— Это я старый хрен! — вскинулся генерал, — да я тебя на одну руку положу, другой прихлопну!
Он вскочил со стула и встал в какую-то восточную боевую позу, выставил вперед скрюченные руки и начал переступать на месте, поводя плечами и бедрами. В трусах с кривоватыми ногами и варикозными венами, Перебатько выглядел не очень грозно, но мне было не до выяснений, кто из нас круче и сильнее.
— А такое ты когда-нибудь видел? — поинтересовался я, вытаскивая кинжал. — Работает безо всякой электроники!
Афганский кинжал, добытый мной в бою, выглядел, прямо скажу, страшновато. На востоке знали, чем и как напугать противника: кривой, со сходящим в острие клинком, он тускло блестел смертью.
Генерал прервал свой боевой танец и отступил. Лицо его, как и вчера после пожара, посерело, сделалось старым.
— Ты не посмеешь меня тронуть! Меня, старого человека?! Никогда. У тебя рука не поднимется! — негромко сказал он побелевшими губами, потом не удержался от угрозы. — Тебе это даром не пройдет!
— Какая мне разница, сколько зарезать гадов, одного или десяток? — грустно сказал я, примеряясь куда лучше ударить клинком. — Семь бед, один ответ! Всё равно мне отсюда живым не выбраться, а помереть с тобой за компанию будет не так обидно.
— Погоди, погоди, — бормотал Перебатько, отступая, — что мы звери, ведь всегда можно договориться!
Я уже не раз наблюдал, как многие люди, облачённые властью, оставшись без полномочий и помощи холуев, терялись в самых простых ситуациях, Привычка загребать жар чужими руками полностью лишала их даже самых элементарных навыков самозащиты. Бывшие почти всегда ломаются первыми и опускаются ниже всех прочих.
— О чем нам с тобой говорить, я тебе больше не верю. От тебя кроме пакостей всё равно ничего не дождёшься, — грустно сказал я. — Зачем мне иметь за спиной пятую колону!
— Погоди! Ну что ты выделываешься! — начал он и тут же заюлил. — Ты не знаешь, я очень большой человек! От меня многое зависит! Если ты меня грохнешь, то сделаешь большую ошибку! Ты не думай, я хороший человек! — торопливо говорил он, отдаляя завершающий штрих наших отношений.
— Вижу, я спас тебе жизнь, а ты меня продал даже не за тридцать серебреников, а просто так.
— Ошибся и признаю! — заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. — Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?
Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.
— Значит, хочешь жить? — спросил я, загоняя бедного старика в угол.
— Хочу, — честно признался он. — Проси что хочешь, только не убивай!
— Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.
Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:
— У меня осложнения, — бормотал он, — немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!
Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.
— Говорю тебе, я тебе приказываю, перейти к третьему варианту! Родичев, ты что глухой? К третьему!
Неизвестный мне Родичев и тут, вероятно, что-то недопонял, потому что генерал еще больше повысил голос:
— Я тебе сказал, перейти к третьему… у меня осложнения! Он меня взял в заложники! В обыкновенные! Что значит, не можешь запустить третий? А кто может? Он как там оказался? Ладно, дай мне его…
— Перетекеев, это я. Узнал? Приказываю немедленно снять оцепление и перейти к третьему варианту. Что? Да, говори.
Слушать Перетекеева ему пришлось долго. Я мог только следить за выражением лица Александра Богдановича, и представлять о чем идет разговор. Генералу приходилось нелегко. И правду говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха». Наконец он не выдержал и взорвался:
— Как это снайперов нет? Ты что мне голову дуришь, какие еще у них стрельбы?! Кто приказал? Я такого не помню. Ладно, давай опять Родичева.
