— Ты знал Бога живого?
— Я знал Сына Человеческого, который был также и Сын Божий.
— Как я понимаю, ты, старец, последний из учеников Его? Пилат писал в своих записках, что вас у того Галилеянина было двенадцать. И что же, всех апостолов казнили римляне?
— Всех, кроме меня и Иуды Искариота. Иуда повесился, потому что выдал храмовой страже Учителя.
— Почему он выдал Учителя?
— Этого я до сих пор не понимаю. А что написал по этому поводу Пилат?
— Пилат хоть и был римским наместником, но в душе философ. Он считает, что Проведение использовало его, прокуратора Иудеи, и апостола Иуду для осуществления своих планов. Проведению надо было, чтобы Назарянина распяли. Пилат пишет, что не может понять Назарянина или того, кто за ним стоит. Ведь посуди сам, если боги когда-либо спускались на землю, то лишь для того, чтобы карать землян, но не для того, чтобы их самих карали на потеху толпе!
— Мне трудно, господин, понять смысл записок Пилата. Я верю своему Учителю. Явившись к нам, Его ученикам, после своего воскресения, Он отправил нас проповедовать Его учение о любви к ближнему, о покаянии и прощении поверивших в учение. Он учил нас крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа; учил нас исцелять и изгонять бесов, и мне, старому человеку, непонятно, за что римляне растерзали апостолов и продолжают травить христиан. Согласись, высокий господин, что ваши римские боги не призывают людей к любви, прощению и покаянию. Они эгоистичны, как римляне, и не беспокоятся о чистоте душ. А не в этом ли спасение для человеков? Мир погиб бы в злодействах и кровосмесительстве, если бы не пришел Христос… Так за что же сильный благородный Рим гонит христиан, проповедующих добродетель и любовь к ближнему?
— Не знаю, уж поймешь ли ты меня, благообразный старец, но попытаюсь тебе объяснить. Людям, особенно тем, кто у власти, чтобы управлять себе подобными, нужны враги. Если Тибр затопил город, если Нерон его сжег: христиан — ко львам! Нет дождя на полях — благодари христиан! Такова человеческая природа. На врагов можно списывать свои неудачи. Свою глупость… Не зря же иудеи придумали Азазела. И не имеет значения, хороши христиане или плохи. Нужен козел отпущения, Азазел. Сегодня это христиане. Завтра будут иудеи. Что касается меня, то я думаю о христианах иначе. Хоть и не к лицу августиану такие мысли, но я согласен с Пилатом: христиане спасут Рим от вырождения и сделают его еще более великим!
Быть великой — такова судьба нашей империи!
Иоанн улыбнулся на это:
— Вот ты, гордый римлянин, говоришь — судьба… Мы, христиане, не верим в судьбу, мой господин. Судьба, рок — все пустое. Для нас есть лишь одна святая, разумная воля — воля Божья. И вот она-то и правит миром.
Сенатор задумался. Давно он не вел таких мудреных разговоров. Старик оказался достойным собеседником. И главное — не был врагом Рима. Философствующий сенатор был достаточно умен и не видел греха в инакомыслии старца. Возможно, потому пока и не преуспел в карьере.
— Значит, говоришь, на все Божья воля? Что ж… Тогда ответь мне, почтенный старец: была ли Божья воля на то, чтобы Тит разрушил Иерусалим и сжег ваш великий еврейский Храм. Гибель Иерусалимского Храма — это что, воля Божья?
Иоанн задумался. Когда он узнал о бедствии, постигшем Иерусалим, об уничтожении Храма, он тяжело переживал случившееся. Праведный понимал, что без воли Господа и волосок не упадет с головы человека, и пытался понять смысл проявленной в гибели города и Храма Божьей воли. И не понимал. Потом, как ему показалось, он постиг смысл случившегося.
Он так ответил сенатору, задавшему этот непростой вопрос:
— Как иудей, я глубоко потрясен и переживаю гибель Храма. Но вижу в этом наказание иудеям за те гонения на христиан, которые постоянно шли от Иерусалима. Не иерусалимские ли раввины подбили Нерона на расправу с христианами? И как ни странно — не знаю уж, поймешь ли ты меня, сенатор? — вижу в гибели Храма помощь христианам. Да, да. Не удивляйся! Господь, позволив Титу уничтожить Иерусалим-ский Храм, тем самым протягивал руку христианам. Сохранись Храм, не оторвать было бы христианскую веру от иудейской. Потрясенные гибелью Храма, убитые горем христиане, однако, вздохнули с облегчением. Сколько бы ни проповедовали Павел и Петр, сколько бы общин ни создавали, не возникло бы христианство как самостоятельная церковь, если бы, повторяю, Тит не уничтожил Иерусалим и не сжег великий иудейский Храм, не перерубил пуповину, привязывающую христиан к иудейству. И я плачу горькими слезами, что это случилось при моей жизни, и я радуюсь светлой радостью, что новая христианская церковь освободилась от тянувшего ее назад иудейского мировосприятия.
— Что ж, логично. Рассуждение, достойное Сенеки… Но тогда, чтобы не нарушать логики твоих рассуждений, достойный старец, выскажу одну все же парадоксальную мысль: заметь, исполнителями воли Божьей в обоих случаях были римляне. Римлянин Пилат распял Назарянина, и это распятие породило захватившее сегодня главные города и провинции империи учение о любви и прощении. Другой римлянин, Тит Веспасиан, уничтожив Храм, обрубил сдерживающие вас якоря, и теперь христианская вера ваша, как я понял это из доклада Пилата и его письма к Сенеке, похоронит нашу империю силы и выстроит римскую империю любви! Я правильно тебя понял, хитрый старец?
— Да, мой господин, можно предположить, что все сложится так, как ты сказал… Говорят, что некий ученик Платона Платоний задолго до эпохи римских кесарей учил тому же.
— Про Платония я не слышал. Но, пожалуй, я соглашусь с тобой, старец. Гонения, конечно, не прекратятся, но я верю: грядет римский кесарь, который поймет это и укоротит гонителей, протянет, как ты говоришь, руку христианам. Если глядеть дальше, то думаю, что настанет время, когда христиане станут забывать о прощении и будут куда жестче Рима выжигать огнем возникающие в потоке жизни иные культы и философии. Но сейчас ваш культ — это спасение Рима. Но так думают не все. У кесаря на этот счет совсем другие взгляды, и мне стоило больших трудов убедить его, что приверженность суевериям — не такое уж большое преступление против Рима. Я привел ему приятные для всякого правителя слова вашего апостола Петра о послушании начальствующему. Мне всегда интересно читать послания, которыми обмениваются между собой христиане. «Смотри, кесарь, — сказал я Домициану, — что пишет этот враг Рима своим христианам: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро… Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым …«»
