Человечек вдали - меньше ногтя. В левой руке у него - кривая палка, правую завёл назад, к мешку на спине и тут же изящно поднял её над головой. Потом опустил, прикрыв ладонью правую щёку, сложил пальцы щёпотью и поднёс к уху - сотворил заклинание.
Ездовые собаки его заходились лаем - чихвостили волков, шедших с подветренной стороны: серые спины хищников так и мелькали меж сугробов. В небе разливалось сияние: колыхались, выгибаясь, разноцветные сполохи, растекались молочные потоки, загоралась багровая заря.
Человечек опустил правый локоть, потом снова завёл руку за спину. Один из волков вдруг подпрыгнул, вскинув передние лапы, и хряпнулся в сугроб. Остальные прыснули в стороны, рассыпались полукругом, заметались суматошно.
- Эк! - крякнул Сполох. - Ловко он его!
Незнакомец прикоснулся кончиками пальцев к правому уху, вытянул вперёд левую руку - и ещё один волк, задрав лапы, зарылся в снег.
- Аааааааааааа! - вдруг заорал Огонёк. Сорвавшись с места, он запрыгнул в сани, ударил остолом собак и принялся суетливо разворачивать упряжку, шаря вокруг обезумевшим взглядом.
Старик Пламяслав потянул правый повод, пятками понукая лошадь, замахал рукой, отводя порчу. Просипел неистово:
- Великий Огонь, спаси и сохрани! Отведи злые чары и всякую нечисть, избавь от наветов и сглаза, будь нам отцом и матерью! Великий Огонь, не оставь заботой...
Головня, перепугавшись, поднял лошадь на дыбы, ухватился за плеть, висевшую на запястье, хлестанул по мохнатому боку.
- Пошла, пошла, родимая! Выноси!
Взметнув белую порошу, лошадь помчалась прочь - подальше от страшного места, где чародей крушил заклятьями волков. Духи снега и мороза ударили Головне в лицо, студёная серая мгла сомкнулась перед глазами, крылатые демоны замелькали вокруг. Загонщик прижался к холодной шерстистой шее кобылы и крепко сжал поводья, напрочь забыв о товарищах и о деле, ради которого оказался посреди тундры. Все его мысли теперь были лишь о спасении.
А сзади, словно глас с небес, доносилось:
- От болезни и порчи, от недобрых людей, от искушения и коварства - спаси и сохрани!
Снежная пыль вдруг извергла из своей утробы Сполоха на белоглазой кобыле. Сын вождя лихо натянул поводья и грянул, полный лихорадочного восторга:
- Чтоб мне провалиться, хо-хо, если мы не встретили колдуна!
И тут же пропал в серой мгле.
Устрашённые, они разбегались как зайцы. Злобный бог разметал их по тундре, расшвырял кого куда, окружив своими коварными приспешниками - духами тьмы и холода. Чёрные демоны закрыли небо - не осталось ни просвета, ни трещины. Надвинулись сумерки - время злобного Льда.
Головня устал нахлёстывать лошадь и остановился, озираясь. Кобыла потянулась было носом к снегу, распаренная, жаждущая влаги, но седок взнуздал её, похлопал по мокрой шее - не хватало ещё застудить животину. Вокруг не было ни единой души: ни колдуна, ни волков, ни родичей. Одна лишь снежная равнина и едва заметные холмы вдалеке.
Слова заговора сами полились из уст:
- От сглаза и порчи, от наветов и обмана... От демонов болезней и страха... спаси и сохрани. Спаси и сохрани...
Он привстал на стременах, посмотрел вдаль, шмыгнув носом. Из головы всё не выходили волки, сражённые неведомой силой. Силён колдун!
Подраспахнув меховик, Головня нащупал старый материн оберег - скукоженный чёрный комочек, весь в царапинах, твёрдый как камень. Опасливо зыркнув туда-сюда, приложился губами.
Колючий морозный воздух хватал за щёки, ел глаза. Повсюду, куда ни кинь взгляд, - однообразные снежные бугры, словно застывшая рябь на воде.
Головня соскочил с лошади, взял её под уздцы, крикнул что есть силы:
- Эй, люди! Слышит меня кто?
Тишина.
Вот же досада! Один посреди тундры - хуже не придумаешь. Не место здесь лесовику, в этом проклятом месте, среди вздыхающих камней и носящихся повсюду духов смерти. Да и зверолюди опять же... Наткнёшься на них - поминай как звали. Сожрут в один миг.
Головня постоял, всматриваясь в полумрак, сокрушённо покачал головой. Что же делать? Придётся возвращаться. Авось колдун уже ушёл. Где ещё искать своих?
Он вздохнул и повёл усталую, кротко моргающую кобылу. А чтобы тишина не давила на уши, принялся рассуждать вслух:
- Может, не колдун это был, а? Может, ошиблись мы? Демоны водят, без них тут не обошлось. Сначала гололедица, потом коров обрюхатели, теперь вот это... Огонёк, сволочь, сбил с панталыку. Да и Пламяслав подкачал... Эх, старик! Не тот ты стал. Дурной, взбалмошный, пугливый. Я-то тебя другим помню. Совсем другим.
Вспомнилось Головне, как много зим назад Пламяслав рассказывал им, совсем ещё зелёным, об этом колдуне. Было это в становище, старик сидел у очага и, вырезая из лиственничной ветви ложку, разглагольствовал перед собравшейся ребятнёй. На угольях мерцала синеватая слизь огня, по устланному старыми шкурами полу скользили осторожные тени, а на ворсистых стенах плясали духи. Как же уютно было там, в стариковской шкурнице, когда снаружи крутились чёрные демоны и выли люто замерзавшие волки!
Старик толковал об устройстве жизни. Он говорил: род подобен упряжке. Загонщики в нём - лошади, а бабы и дети - поклажа. Вождь - это тот, кто направляет общину, подобно вознице. А ещё есть следопыт, указующий путь: он обвязывает себя сухой жилой и идёт впереди, проверяя прочность наста. Без следопыта род бессилен, он - точно слепец, бредущий по тундре. Следопыт - это Отец...
- Ты был следопытом! - выпалил девичий голос.
Все обернулись на дерзкую. То была Искра, белокурая дочь рыбака Сияна. Подавшись вперёд, она жадно смотрела на старика горящим взглядом. На щеках её пылал румянец, а в распахнутых глазах танцевали крохотные льдинки.
- Я - не Отец, я - простой разведчик, - усмехнулся старик. - Лишь тот достоин зваться Отцом, кто родился в семье Отца. Не загонщик, не кузнец, не гончар, не каменотёс, но только сын Отца и дочь Отца. Так повелось с тех пор, когда первые Отцы ходили по тундре, пророчествуя о Боге. Их избрал Огонь, дабы открыть людям глаза на истину. В их жилах течёт особая кровь, напитанная чистотой верхнего неба и свежестью пещерных родников. Передавая эту кровь потомкам, они хранят тлеющее пламя веры, оберегая его от покушений мрака и холода...
Он поворошил в костре железной палкой с костяной рукояткой, и Огонь очнулся от дремоты, окатил собравшихся жаром, заплясал на угольях. Залоснились багрянцем лица ребятни, добрый бог засиял в их глазах крохотными льдинками, и необычайное благоговение охватило всех, будто здесь и сейчас они узрели Дарующего жизнь.
Но кто-то - кажется, Сполох - вопросил некстати: "А кто же тогда колдун? Может, он тоже - Отец, только со злой кровью?". И трепет развеялся, сменившись отвращением.
