— Милый д'Артаньян, как он будет Вам благодарен! — воскликнула госпожа Бонасье.
— Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.
— Вы идете в сад?
— Да.
— Пройдите по этому коридору, — посоветовала госпожа Бонасье, — и спуститесь по маленькой лестнице — она выведет Вас прямо в сад.
— Отлично! Благодарю Вас.
Поулыбавшись друг другу на прощание, мы расстались.
Я спустилась в сад. Надо было проверить путь возможного отхода. Через сад я попала в лесок, нашла там удобную тропу к деревушке. Надеюсь, вечерней порой здесь не очень многолюдно, хотя кто знает, зачем такая утоптанная тропинка ведет укромным путем в монастырь… В иные обители, несмотря на их кажущуюся неприступность, попасть очень просто, если Вы — красавец военный.
Попутно я обдумывала дальнейшие действия.
Госпожа Бонасье согласилась бежать со мной, это уже хорошо. Теперь можно будет обменять ее на надежные гарантии безопасности со стороны мушкетеров. Если все пойдет совсем хорошо, то я, пожалуй, смогу добиться развода с де Ла Фером и зажить дальше уже как нормальный человек, не встречая больше на своем пути воскресших покойников и грандов, переодетых в простых солдат.
Только в то, что все пойдет хорошо, я ни капли не верю. Уж слишком сильно ноет плечо с клеймом. Наверное, к буре.
Час спустя я вернулась в монастырь и услышала, как кастелянша королевы зовет меня. Аббатиса не нашла причин препятствовать нам в совместном поглощении еды, и можно было отправляться ужинать.
Мы вошли во двор.
Со стороны дороги раздался стук подъезжающей кареты.
— Вы слышите? — спросила я, прислушиваясь.
— Да, у ворот остановилась карета, — подтвердила госпожа Бонасье.
— Эта та самая, которую прислал нам мой брат.
— О боже! — переменилась в лице госпожа Бонасье.
— Ну полно, мужайтесь!
Не люблю иметь дел с определенным типом хорошеньких женщин. С теми, что раскисают сразу. У ворот монастыря раздался звонок.
— Пойдите в свою комнату, — скомандовала я, — у Вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые Вам хотелось бы захватить с собою.
— У меня есть его письма! — простонала госпожа Бонасье.
— Вот и захватите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь — надо подкрепиться.
— Боже мой! — схватилась за грудь госпожа Бонасье. — У меня так бьется сердце, я не могу идти…
— Мужайтесь! — мрачно процедила я. — Говорю Вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа Вы спасены. И помните: все, что Вы собираетесь делать, Вы делаете для него.
Упоминание о д'Артаньяне было для госпожи Бонасье все равно что бокал крепкого вина. Состояние ее на глазах улучшилось.
— О да, все для него! — воскликнула она. — Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к Вам.
Слуга Рошфора уже ждал меня в моей комнате.
— Вы сейчас ждете меня у монастырских ворот, — объяснила я ему. — Если появятся люди в мушкетерской форме, Вы, не дожидаясь, пока они подъедут к Вам, тронетесь с места, объедете монастырь и направитесь в небольшую деревушку, что стоит за лесом, примыкающим к монастырскому саду. Там будете ждать меня. Вы поняли?
— Да, сударыня, — подтвердил лакей.
— Если никто не появится, Вы дождетесь, пока дама в послуш-ническом одеянии станет на подножку кареты, прощаясь со мной. Тогда Вы умчите нас обеих. Вы поняли?
— Да, сударыня.
— Идите.
Вошла госпожа Бонасье. Я повторила лакею в ее присутствии:
— Вы дождетесь, — пока эта дама не встанет на подножку, тогда трогайте и не обращайте внимания ни на кого, кто осмелится нам воспрепятствовать. Вы поняли?
— Да, сударыня.
Лакей ушел.
— Как видите, все готово, — улыбнулась я. — Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Поешьте немножко, выпейте глоток вина и поедем.
— Да, — как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. — Поедем.
Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.
— Смотрите, как все нам благоприятствует, — подбодрила я ее. — Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…
Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.
— Да выпейте же, выпейте! — уговаривала я ее. — Берите пример с меня.
Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.
— Ах, боже мой, что это за шум? — спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.
— Это едут или наши друзья, или наши враги, — объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. — Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.
Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.
Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.
Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.
Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.
Два всадника… пять… восемь…
Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!
— Ах, боже мой, боже мой! — испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. — Что там такое?
— Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! — крикнула я, отбегая от окна.
— Да-да, бежим! — повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.
Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.
— Идем! Да идем же! — пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. — Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут — и будет поздно.
Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.
Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.
За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!
— В последний раз спрашиваю! — проорала я свирепо. — Намерены Вы идти?!
