На остальных судах каравана тоже не сразу сообразили, что происходит. Пока что не принято, чтобы нападали «круглые». Наверное, подумали, что экипаж последней галеры решил поживиться и напал на нас, и начали прикидывать, подключиться им к этому стрёмному мероприятию или нет? Пока они раздумывали, «Альбатрос», сломав несколько чужих весел и погасив таким образом ход, приблизился почти вплотную к галере. Передний «ворон» вонзил железный клюв в кормовую палубу. Призовая команда быстро перебежала на захваченную галеру. Им никто не помешал. Все, кто оказывал хоть какое-то сопротивление, а также те, кто находился на кормовой палубе, были убиты лучниками. Гребцов старались не убивать понапрасну. Сейчас им быстро и толково объясняли, что надо взяться за весла и продолжить поворот вправо, пока галера не развернется в сторону открытого моря и не понесется туда так быстро, насколько способна. Если кому-то не по пути, то может сойти прямо здесь с дыркой в теле.
«Альбатрос» в это время при спущенных парусах на веслах поворачивал влево, чтобы последовать за призом, прикрывая его от погони. Четыре задние галеры, которые лучше разглядели, что произошло, и сделали правильные выводы, начали разворачиваться в нашу сторону. Ближняя первой направилась нам наперерез. Когда дистанция до нее сократилась метров до ста, я приказал лучникам стрелять вместе по команде. Они стояли на нашем правом борту от носа до кормы, где в два ряда, где в три. Цель, шедшая наперерез, приближалась к ним повернутая немного вправо. Полсотни стрел, выпущенные практически одновременно по такой большой мишени, должны были найти хотя бы одного своего героя. Что и случилось после второго залпа. Судя по тому, как галера резко пошла вправо, одна или больше стрел попали в гребцов, и одно или больше весел на правом борту остались в воде, за них зацепилось соседние, началась цепная реакция. Галера, уваливаясь вправо, замедлила ход. Прилетели еще два раза по полсотни стрел — и на этом преследование закончилось для нее. Следующая галера образумилась после первого прилета. Остальные, а к тому времени за нами гнался уже весь караван, тоже передумали приближаться на опасную дистанцию. Видимо, поняли, что потеряют больше, чем найдут. Да и гнаться придется за галерой, набравшей ход, в сторону открытого моря. Если догонят ее, то через несколько часов, и до темноты не успеют вернуться к берегу. Галеры, пересекающие Черное море по меридиану или параллели в самых узких местах, конечно, ночуют на воде, (куда им деваться, ведь за световой день такую дистанцию не осиливают), но стоит ли рисковать из-за чужого имущества?! Мы подождали, когда они повернут в сторону Феодосии и пойдут туда плотным строем в три колонны, после чего мой трубач дал сигнал призовой галере повернуть на запад и поставить парус. «Альбатрос» следовал в полветра под парусами параллельным курсом, немного отставая, но был на пару миль ближе к берегу.
К вечеру мы сблизились с галерой на походе к мысу Меганом, который уже носит это название. С греческого можно перевести, как Большое Пастбище. Мыс и сейчас пустынен и ни на что другое, кроме пастбища, не годен. Гиблое место. На нем даже ветрогенераторы не приживутся в двадцать первом веке, будут сломаны, разворованы и заброшены. Хотя в то время говорили, что там самые лучшие дикие пляжи и самая чистая морская вода во всем Крыму. Я смотался на приз, посмотрел груз. Примерно пятьдесят тонн выделанных лошадиных, бычьих и оленьих кож, овчин, тюков овечьей шерсти, связок мехов лис, куниц, волков и несколько больших кусков каменного угля, что навело меня на мысль, что везут товар с реки Танаис, как сейчас называют Дон. Города там пока что нет, но есть большое торжище, где боспорские купцы встречаются с сарматами, которые обитают в тех местах и которых греки называют савроматами. Гребцы подтвердили мою догадку. Что ж, добыча не супер, но дороже вяленой рыбы.
Галеру приобрел ольвийский виноторговец, который приплыл к нам за товаром. Херсонесское вино намного лучше ольвийского. Свое ольвийцы продают скифам, а пьют наше или привезенное из более южных греческих полисов. Кожи и овчины продали херсонесским купцам и мастерам. Все меха и гребцов, ставших рабами, купил я. Меха развесил у себя в кладовых. Когда закончится война греков с македонцами, отвезу в Афины. Самых крепких рабов отправил на рудник, а остальных подарил городу, чтобы работали на строительстве крепостных стен. Все башни и большая часть куртин были закончены. Сейчас доделывали куртины у вторых ворот. Пока мы были в плавании, коринфский архитектор почил славной смерть строителя — свалился с лесов и свернул себе шею. Его похоронили на почетном месте — под крепостной стеной. Есть поверье, что такая стена будет неприступна. Неприступных стен нет, но эта продержится до десятого века, когда город захватит князь Владимир.
58
До наступления холодов «Альбатрос» успел сделать еще один пиратский рейд. На этот раз я отправился к будущей Анапе, резонно предполагая, что судовладельцев из городов Керченского полуострова уже не сумеем обмануть. Зашли со стороны моря. Дул норд-ост, частый в этих местах, и мы двигались медленно крутым бейдевиндом правого галса. Поскольку я не знал точные координаты порта Горгиппия, вышли западнее и как раз перед караваном из восьми галер, который направлялся в сторону Керченского пролива. Впередсмотрящий заметил их и оповестил меня и экипаж.
Чтобы быстрее сблизиться с целью, я приказал взять немного влево, увеличив угол к ветру, и гребцам занять места согласно штатному расписанию, что они и сделали с радостью. Всех охватил охотничий азарт, предчувствие добычи. Оказалось, что преждевременно. Как только на караване заметили «Альбатрос», сразу развернулись и самым полным ходом рванули в обратную сторону. Так круто к ветру мое судно идти не могло, а на веслах гнаться за галерами было бессмысленно, часа через два потеряем их из вида, если к тому времени не доберутся до порта, где их точно не достанем. Мы сделали поворот оверштаг и двинули курсом фордевинд под всеми парусами в отрытое море.
Второй раз вышли к берегу в районе Цемесской бухты. В будущем на ее берегу будет порт Новороссийск, который запомнился мне горизонтальными сосульками, образующиеся во время штормового ветра на столбах, стоящих на набережной, и цементной пылью, которую этот ветер с такой силой швырял мне в лицо, что оно горело, будто исколотое иголками. Еще у меня был знакомый шахтер по имени Толя, фамилию не помню, который в Цемесской бухте чуть на утонул вместе с теплоходом «Адмирал Нахимов».
Я был на этом клёпаном корыте за девять лет до его гибели, навещал однокурсника Витю Скоморохова по кличке Комар, который проходил на нем практику прачкой. Работа не тяжелая и денежная в сравнение с практикантом, который не получал ничего. Насколько эта практика помогла освоить профессию судоводителя, сказать затрудняюсь. Впрочем, Витя продержался на флоте всего года два, после чего стал чертежником в бюро пароходства. Запомнился мне «Адмирал Нахимов» узкими коридорами и каютами и очень крутыми трапами, на которых женские каблуки летели на раз. Комар говорил, что матросы, владеющие профессией сапожника, зарабатывали больше капитана.
Знакомого шахтера профсоюзный комитет наградил путевкой на «Адмирал Нахимов». За какие грехи — не рассказывал. В тот трагический вечер Толя сидел в баре, отмечал День шахтера. Отмечал достойно, что, по его словам, потом и спасало жизнь. Когда раздался удар, судно вздрогнуло и качнулось, жутко заскрежетал разрываемый металл, Толя решил посмотреть, что случилось, направился на выход из бара. И тут погас свет, и «Адмирал Нахимов» начал медленно крениться на правый борт. Что было дальше, Толя помнил смутно: держался за какой-то поручень, сорвался, оказался в воде, покрытой маслянистой пленкой, поплыл в сторону огней на берегу, благо сил и пьяной дури было много, увидел луч прожектора, замахал рукой, после чего был поднят на борт пограничного катера. Как мне рассказали коллеги, вахтенный второй помощник, в общем-то, невиновный, заперся в своей каюте и утонул вместе с пассажирским судном, а оба капитана получили по пятнадцать лет тюрьмы — максимальный срок в СССР. Через пять лет, после развала страны, обоих выпустили на свободу, объявив жертвами тоталитарного режима. Капитана сухогруза «Пётр Васёв», виновного в столкновении и к тому времени гражданина Израиля, море настигло еще через одиннадцать лет возле Ньюфаундленда, утопив вместе с яхтой, которой он командовал. Капитан «Адмирала Нахимова» переживет его на четыре года, умрет на берегу от тяжелой продолжительной болезни.
