Но, к сожалению, все равно опоздали.
Хоть и шли до цели в темноте, но, когда дошли, темнота нам уже не мешала.
Усадьба горела. То есть не совсем усадьба – пара сараев и флигель для трэлей. Разведка в составе Свана Черного и Медвежонка доложила: пожар практически локализован, ограда частично разрушена, а во дворе хозяйничают какие-то чужаки…
Почему чужаки? Да потому, что свои никогда не пустят под нож дойную корову, а эти зарезали буренку прям на глазах у разведчиков. Так что вариант «наши победили» явно не реализовался. Да и кому побеждать? Боеспособных мужчин в одале – раз-два и обчелся. Победа наверняка досталась плохим парням без особых трудностей. Чем не повод закатить пир за счет проигравших? Вот они и пировали. Причем уже не один час.
Лицо Каменного Волка… Скажем так: будь я в числе его врагов, глянул бы – сам окаменел. От очень нехорошего предчувствия.
– Ни один не должен уйти, – прохрипел мой посаженный папа.
Не должен – значит, не уйдет. Это мы организуем.
А теперь – сюрприз! Люблю такой расклад – три на одного в нашу пользу. Минимизирует потери. И бодрости в нас побольше.
Мы ведь чем занимались? Весла ворочали часиков этак десять, так что разогрелись неплохо. Опять же – благородное чувство отмщения.
А наши оппоненты – они тем временем совсем нездоровый образ жизни вели. Предавались всяким излишествам вроде пива и доступных в силу обстоятельств женщин.
Обильная жрачка, скоропалительный секс и пиво.
Вот три составляющих успеха твоего противника.
– Мы возьмем их влегкую, – заявил я своему побратиму, взявши его за ремешок. – Держи своего зверя на цепи, его время еще не пришло.
– Сам знаю, – проворчал потомственный берсерк.
Надеюсь, что он – справится. Для воина Одина боевое безумие – как доза для наркомана. Это ж такой кайф…
Стенульфу я ничего говорить не стал. Дедушка был в ярости, но ярости ледяной, как Великий Северный Путь в феврале.
Что удивительно, так это беспечность злодеев. Наглецы даже дозорных не выставили. Подобных олухов даже не тепленькими берут, а хорошо прожаренными. Интересно, а кто у них за главного? Выговор ему за незнание устава караульной службы. С занесением в брюшную полость.
Разделились на три группы. Мой хирд, поддержанный «тяжелой пехотой» из опытных бойцов, первым вошел в ворота. Которые, кстати, никто из захватчиков не потрудился затворить. Я рявкнул команду, хирдманы развернулись цепью и двинулись. За нами – сёлундское ополчение. Стрелки – по уже сложившейся у меня традиции заняли выбранные загодя точки с максимально эффективной зоной обстрела.
Двор зачистили буквально за пару минут. Никто даже не вякнул, потому что вменяемых ворогов тут не было, а рабам усадебным вякать по-любому не положено.
Потом зачистили все строения, кроме «длинного» дома. Кое-кому поломали кайф, но это сущая мелочь в сравнении с тем, что ожидало насильничков в будущем.
Мы прочесывали, ополченцы – прибирались за нами. То есть добивали раненых и вязали оглушенных.
Сработали идеально: те, кто сидел в «длинном» доме, всё еще пребывали в уверенности, что они – в безопасности. Нельзя сказать, что обошлось без единого звука. Вопили, болезные, причем истошно. И что с того? Вопили тут и до нашего появления, а громче всего орали в «длинном» доме, где лучшая часть грабителей отмечала геройскую победу над рабами и женщинами.
И тут, как в небритом анекдоте о поручике Ржевском, появляюсь я. Весь в белом… то есть в металлическом и провожу краткую, но доходчивую лекцию о вреде пьянства и блуда.
Ну да, в дом я вошел первым. Без героизма. Просто откинул шкуру-занавес.
Знакомая картина. Совсем недавно созерцал нечто подобное в своем собственном доме. Пир горой и дым – коромыслом. Только персонажи другие. По большей части – незнакомые. Хотя – не все. На первом плане, то есть на почетном хозяйском месте – оч-чень знакомое личико. Эйнар свет Торкелевич. Сынок и наследник благородного ярла. Не так давно мы были в гостях на его драккаре и мирно беседовали под пивко. А мог бы, как говорится, и ножичком полоснуть. Но не полоснул, потому что на тот момент за капитана команды играл Хавгрим Палица, тоже берсерк и верный ученик Каменного Волка. Так это что получается? Ученик и почти сын грабит учителя и почти папу? И я, кстати, его почему-то не вижу. И это нехорошо. Так-то, конечно, глаза б мои не видали этого безбашенного убийцу, но если он укрыт где-то в уголочке, гадит, к примеру, или иную естественную надобность удовлетворяет, а потом вдруг ка-ак выскочит! И полетят клочки моих верных товарищей…
Кстати, а что будет, когда берсерк с берсерком сойдутся? Опознают друг в друге братьев по диагнозу или рубиться начнут? А если начнут, то кто заборет: самый безумный или самый умелый?
Так, а кто это меня в сторону отодвигает? Братишка Медвежонок. И правильно делает. Я уже полминуты так стою: любуюсь натюрмортом. То есть пока еще не совсем натюрмортом, но вскорости ой как много живой натуры перестанет ею быть.
Теперь мы стоим вдвоем. А публика на нас – ноль внимания.
Эйнар Торкельсонович, сынок-ярленыш, пьет и поет. Да так… оглушительно! А рядом с ним – моя добрая знакомая Гундё-«все-при-ней», совсем-совсем недавно имевшая статус кровной мамочки сыновей Лодина-ярла и преданной пылкой наложницы Каменного Волка.
Нет, ну что за баба! Никогда и нигде не пропадет. Сидит и трется тем, что при ней, о пьяненького ярлёныша.
А с другой стороны, под боком у какого-то мрачного верзилы, – законная вдова Лодина-ярла. И личико у нее такое, будто только что сожрала чужую блевотину.
И смотрит на меня, напрягает извилины, пытаясь сообразить, кто это такой красивый пожаловал.
Я решил помочь тетеньке, сдвинул шлем на затылок.
О как! Даже и не думал, что мое лицо – такое симпатичное. Вдова прям-таки расцвела и заколосилась.
– Эйнар! – воскликнул я прямо с порога. – Какая приятная встреча! – И с ходу – насущный вопрос: – А где же наш друг Хавгрим Палица?
Что ж ты, тинейджер благородный? Неужто ты мне не рад? И уважения мне не оказываешь, хотя я поздоровался, причем очень вежливо. Хорошо хоть песню оборвал. Это правильно. Громко – это ведь еще не значит: хорошо. Как говаривал мой дедушка: не можешь петь – не пей. Мутный взгляд Эйнара фокусируется на мне. С трудом. Правая рука продолжает мацать Гундёшкину титьку. А вот это уже неправильно. Чужая это тетенька. И дяденька у нее такой, что за подобное поведение сам так помацает, что кожа с ручки чулком сойдет.
– Харгрим? Хавгрим, это… С отцом остался, – радует меня ярлёныш.
– А вот это обидно, – громогласно вру я, неторопливо перемещаясь к стойке с оружием. – То-то Стенульф Асгейрсон огорчится. Хавгрим ему – как сын.
