Осознав это, он написал невиданное по храбрости письмо советнику султана Яхья-эфенди о несправедливости смещения двух своих предшественников. Ведь и гражданская война в Крыму в 20-х годах XVII века вспыхнула после требования о новом походе в Персию. В этом же письме он заклеймил позором своего личного врага Араслан-оглу Кантемира, главу могущественной группировки Мансуров буджакской орды и силистрийского бейлербея, назвав его прислужником османов и интриганом против Гиреев. Поступок, весьма характерный для феодальной Европы, но самоубийственный в халифате. Впрочем, сам не чуждый рыцарства, на весьма своеобразный манер естественно, Мурад оставил письмо без последствий.
Однако эпистолярным жанром в проявлении непокорства Инайет не ограничился. Вместо похода в Персию он затеял войну с Кантемиром. Именно не усмирение непокорного подданного – как мурза буджакских татар Араслан-оглу обязан был подчиняться крымскому хану, – а полномасштабную, почти на два года, войну. Главной опорой хана стал многочисленный и экономически мощный клан Ширинов. Основой богатств этого клана были торговля и ремесла. Очень вовремя он вспомнил о заключенном одним из предшественников, Мухаммадом, союзе с запорожцами и запросил военной поддержки у Сечи.
Прецедент был. В борьбе с непопулярным после персидского похода Джанибеком и поддерживавшими его османами Мухаммаду III и его калге и брату Шагин-Гирею удалось несколько лет самовластно править в Крыму именно благодаря союзу с запорожцами, совершая при этом даже набеги на османские города. Основываясь на этом договоре,[32] и призвал хан казаков.
Павлюк, копивший силы для противостояния Польше, охотно откликнулся на призыв Инайета. Запорожцы пришли большим табором в несколько тысяч человек. В основном пехотинцы, зато с большим количеством огнестрельного оружия. Однако легкой войнушки не получилось. Кантемир, не будучи идиотом, в поход на Персию также не пошел. Он не хуже Инайета мог представить, что ждет его всадников в таком мероприятии, и губить собственное войско не собирался. Зато он, использовав все ресурсы данного ему в управление вилайета, мощнейшей в Крыму группировки Мансуров, буджакской ногайской орды, собрал большое войско. Да и талант военачальника у него оказался на высоком уровне. Если бы не наличие в армии Инайета – Павлюка большого количества высокопрофессиональной пехоты и легкой артиллерии (мортирок и гаковниц), то крымскому хану пришлось бы туго. Даже при активной поддержке сечевиков одержать победу удалось только после почти двухлетней войны.
Лишившийся своей лучшей легкой конницы – курды, босняки и арабы ее заменяли не всегда удачно, халиф был в ярости. Победа в продолжавшейся всю его жизнь войне с Персией стала для него идеей фикс. Игнорирование вассалами своих прямых обязанностей не могло остаться без реакции метрополии. Паша Кафы прислал крымскому хану письмо с прямыми угрозами. Взбешенный этим Инайет ворвался в город со своей гвардией и приказал казнить пашу и поддержавшего его кадия (судью).[33] Самое смешное, что даже после этого хан надеялся быть понятым в Стамбуле. Ведь его действия были совершенно созвучны его понятиям о чести (что с нашими понятиями они совпадали далеко не во всем, это как раз нормально), да и повелитель в частных беседах во многом с ним соглашался.
Пришедшему человеку хан верил, но поначалу услышанное его возмутило. Хотел было прервать беседу, но немалым усилием воли дослушал все до конца, пообещал обдумать полученную информацию и дать ответ позже. Не думать над полученными сведениями он и не смог бы. Уж очень они жглись… и походили на правду.
Через сутки не спавший ни единого мгновения за это время Инайет был готов повторить вслед за предшественником, ханом Мухаммедом II Жирным: «Я – падишах, господин хутбы и монеты – кто может смещать и назначать меня!» И подкрепить такое заявление самыми решительными антиосманскими действиями. Посылать отряды на помощь Азаку он решил запретить и ногайцам из Причерноморских степей.
Посланник от донских казаков выполнил свою очень хорошо оплаченную работу, настроив и без того оппозиционного Инайета на конфронтацию с османами. Конечно, не будь между ними и так серьезнейших противоречий, ничего бы у него не получилось. Однако недовольство немалой части крымской элиты своим подчиненным положением существовало давно и только нарастало со временем. Это уже не раз прорывалось открытым противостоянием, в котором главными союзниками султанов выступали мурзы и беи ногайцев, крайне заинтересованные в продолжении людоловства, ориентированного на сбыт живого товара на юг, в султанат.
Важнейший союзник халифата на севере стал поворачивать на путь к независимости. Хан не услышал от посланника казаков дальнейших их планов, которые еще больше изменят судьбу его подданных, но тот их и не знал. Эти намерения хранились пока только в головах попаданца и нескольких характерников.
Инайет же стал обдумывать способы захвата городов побережья, которые все, кроме Гезлева (Евпатории), находились под контролем осман, как и запиравшие Крымский перешеек с суши крепости Ор-Капу. Как он ни прикидывал, но без нового призыва запорожцев, умевших брать укрепления куда лучше татар, было не обойтись. Следовало все хорошенько обдумать. Прийти-то казаки придут, но не бесплатно. А ханская казна после тяжелейшей войны пуста, платить им нечем. Значит, надо найти средства, причем немалые.
«Поднять налоги? Так меня мои же сторонники не поймут. Занять? Так кто же мне даст такие деньги? Потрясти еврейских ростовщиков? Обязательно потрясем, но нельзя резать барана, с которого стрижешь золотую шерсть. Они и так на только что закончившуюся войну немало золота выделили, второй военный налог на них слишком большим быть не может. Пожалуй… кроме как у врагов, дополнительно денег взять негде. Пусть Мансуры, затеявшие междоусобицу, и расплачиваются за нее».
Империя – Священная Римская империя германской нации, других в то время еще не было. Очень странное образование, где императоров выбирали; правда, вот уже сотни лет «выбор» падал на Габсбургов. Столица – Вена.
Вам не померещилось, и я не сошел с ума. Римский папа тех лет, Урбан VIII, действительно не скрывал своих симпатий к яростному гонителю католиков Густаву-Адольфу, что не помешало ему шведа предать. Уж очень опасался понтифик дальнейшего усиления Габсбургов.
