Свет в сортире погас.
Тамара на коленках подползла к двери, высунулась ровно настолько, чтоб можно стало вести огонь и стриганула пулями в одну из теней на дороге. Послышался вскрик, снова ударили очереди, короткие и прицельные. Солдаты отползли под прикрытием кустов, а потом поднялись и… побежали.
Тамара не поверила своим глазам. Она осторожно вышла из дверей, подкралась к телу на дорожке… «Берет», молодой парень с бритой головой и птичьими глазами — круглыми, серыми и без ресниц — лежал на боку и часто дышал, зажимая рукой живот. Лицо его было таким бессмыссленно жалким, что Тамара захотела нагнуться к нему и посмотреть нельзя ли чем-то помочь.
— Отойди, — услышала она сзади.
Прицельным одиночным выстрелом в голову Рахиль добила парня.
— Ты идиотка, — устало сказала Тамара. — Ты выдала нас своей пальбой, мы ввязались в перестрелку, потратили патроны. а новых не достали. Его друзья унесли и автомат и обойму. Ты что, не соображаешь, что стрелять можно только по одиночкам?
Она поменяла рожки автомата и отступила снова вглубь аллеи, к клубу.
Свет опять горел, в дверях стояла Фатма с дубинкой в руке.
— Я услышала, как вы собачитесь, — сообщила она. — Хуже базарных баб.
— Тихо! — прошипела Рахиль.
Она направила автомат на дорожку, по которой, почти не шурша гравием, приближались пока еще невидимые люди. Тамара подняла автомат, но не видела, куда стрелять. Паника охватила ее: они были уже здесь — но где?
— Выходите с поднятыми руками и бросайте на землю оружие. — послышался голос. — И без глупостей: первая же граната, если что, — ваша!
По каким-то еле уловимым интонациям в голосе Тамара поняла, что это — свои, крымцы.
— Мы «Вдовы»! — крикнула она. — Поручик Уточкина, штабс-капитан Левкович, подпоручик Фаттахова.
— Все равно выходите по одной, если есть оружие — бросьте.
Фонарик загорелся в конце тропинки и осветил ее. Тамара вступила в полосу света, положила автомат на гравий и опустила руки. За ней то же самое сделала Рахиль. Фат не рассталась с дубинкой, но ребята посмотрели на это сквозь пальцы.
Загорелся другой фонарик, и при свете его показался говоривший: среднего роста худой мужчина, силуэт и профиль которого в луче света показались Тамаре такими знакомыми, что у нее захватило дух: неужели ожила безумная мечта, отдающая внимательным чтением дамских романов? Но мужчина повернулся к свету лицом и очарование-наваждение рассеялось.
— Бурцев, ты, что ли? — спросила Рахиль.
Со всеми офицерами из спецназа, вплоть до подполковника, она была на «ты».
— Там больше никого нет? — спросил Бурцев, оглядывая женщин.
Тамара сделала отрицательный жест. Только сейчас она ощутила, как болят израненные стеклом и гравием ноги.
— А в помещении клуба?
— Тоже никого, — ответила за нее Рахиль.
— Хорошо, вернитесь туда. Если хотите, можете взять оружие. нам нужно еще закончить здесь… Где остальные женщины?
— Всех вывезли в Севастополь, — сказала Рахиль. — Мы остались случайно.
— Я понял, — сдержанно ответил Бурцев.
— Что ты понял? Что ты понял, факимада?! — закричала Рахиль. — Думаешь, нам хотелось остаться? Думаешь, нас спрашивали?
— Успокойся, Рахиль! — испуганно осадил ее Бурцев. — Ничего такого я не думал. Я… сочувствую вам. Я понимаю…
— Ни черта ты не понимаешь, — отрезала Рахиль. — И кончим этот разговор.
— Я не против, — обиделся Бурцев.
* * *
Такой подлости от женщин в целом и от Тамары в частности майор Колыванов не ожидал. Многие говорили ему, что ждать от бабы благодарности и честности — пустое дело, и, вроде бы, жизнь не раз подтверждала это… Но дураки, досадовал Колыванов, учатся только на своих ошибках.
Почему она взъелась на него? Разве он ее не спас? Разве не по-человечески обошелся? Разве хотел того же, чего остальные — всемером на круг? Ведь нет же, добро сделал и добра хотел в ответ, тепла, нормального отношения… А она, оказывается, только и ждала, пока он покажет, где его «шпалер». И второй раз он обошелся с ней по-божески, когда отобрал пушку — ведь мог бы и в самом деле позвать ребят и устроить ей египетские ночи. Нет, пожалел. Покорен был этим отчаянным протестом: не тряпка, настоящая женщина, рассчитывал все наладить… Наладил один. Гришке Семанцеву руку сломала и голову развалила, стерва. Ладно, где-то сержант и сам виноват: позор, что так дал себя поймать. Хоть и бабы, но все же офицеры и чему-то они научены.
Но когда их всех перестреляли и похватали, когда двое качинцев держали его за руки, а третий бил по ребрам и по морде — ведь не вступилась. Стояла и смотрела, дрянь. Ладно, двух других летчиц отделали по первое число. Озверели ребята. С цепи сорвались. Не всякий может удержаться, когда такой соблазн: делай что хочешь, и ничего тебе за это не будет… И зудит бес: попробуй, ведь, может статься, в жизни никогда такого больше не будет, и с женой своей ты этого не сделаешь… И отставать от других не хочется… Но с Тамарой-то всего этого не было! Это он, Михаил Колыванов, лично постарался, чтобы с ней такого не было!
Ну, подумал он, жив буду, не забуду. Ни одна баба от меня ни добра, ни доверия не увидит. Потому что знаю я теперь, во что оно обходится: в поломанные ребра и разбитую морду.
Глубокая ночь над Качей скрывала творившуюся в городке суматоху. Качинские спецназовцы готовили рейд на Севастополь, чтобы освободить пилотов. Десантники, посаженные на тот же хоздвор, куда они днем загнали качинцев, и не помышляли о побеге. Придут наши, тогда и посчитаемся. А в том, что они придут, сомнений не было.
Поручик Бурцев разбирался в управлении советской БМД, но мысли его блуждали где-то в жилом городке «вдов», среди «живой изгороди», там, где он увидел в луче фонаря черноволосую женщину в комбезе советского десантника.
Господь создал людей сильными и слабыми. Полковник Кольт уравнял шансы.
Эпитафия
Гора Роман-Кош, хребет Бабуган-Яйла, 30 апреля, 0225 — 0540
— Товарищ капитан, проснитесь! Вставайте пожалуйста, товарищ капитан!
Глеб продрал глаза, сел и хмуро спросил:
— В чем дело?
—Товарищ майор приехал, товарищ капитан.
Взгляд на часы:
— Третий час ночи, какого хрена… — Глеб не мог прийти в себя. Во рту было сухо и гадостно, как в заброшенной выгребной яме, голова гудела и слегка подводило живот. Он не так много выпил, как мало съел. А смешивать коньяк с водкой и пивом, закусывая фисташками и картофельными чипсами… Б-р-р!
