— Спасибо, Александр Павлович, — сухо попрощался Никита, — до свидания, Надежда Игнатьевна. Всего хорошего.
Он уже выходил из дома, когда Надежда Игнатьевна окликнула его:
— Подождите, барон!
Никита остановился.
— Правда ли, что ваша теща очень на меня похожа? Даша рассказывала…
— Да, верно, — ответил волхв. — Один в один. Да и не может быть иначе, если вы урожденная Суворова.
Лиловые сумерки залили окрестности, удивительными красками подсвечивая крыши домов и верхушки деревьев. Садовые фонари, расставленные вдоль дорожки, показывали путь. Никита никуда не торопился. Сто сорок шагов до ворот — не слишком длинная дорога, и поэтому он намеренно медленно вышагивал по ребристой брусчатке, словно чего-то ожидал.
— Никита! Подожди! — раздался звонкий голос Даши.
Девушка бегом спускалась по лестнице, держась за перила. Полы мехового пальто развевались в разные стороны, аккуратная прическа разлетелась в разные стороны с непокрытой головы. Она перешла на быстрый шаг и приблизилась к Никите. Пара ударов сердца — и даже не восстановив дыхание, Даша кинулась на шею волхву, который тут же сцепил руки на тонкой талии.
— Прости меня, пожалуйста! — прошептала девушка лихорадочно. — Я повела себя по-предательски к тебе! Дай мне время, хорошо? Не думаю, что ты уже завтра захочешь покинуть меня! Мне очень страшно, понимаешь? Очень! Ведь никакой гарантии не существует, что ты сможешь связать два мира! Как же тогда быть?
— Обещаю, — Никита еще сильнее сжал Дашу в объятиях, краем глаза уловив движение в окнах. — Нет, клянусь честью, предками, что сделаю все, чтобы ты не потеряла своих родных!
— Хорошо, почему-то я верю тебе, — шмыгнула носом Даша.
— Иди домой, — нахмурился Никита. — Простынешь. Целовать тебя на морозе не стану, даже не проси. Губы обветришь, поняла?
И тем не менее, чмокнул в холодную щеку девушки, хихикнувшей от услышанного.
— Я подожду твоего слова, милая, — сказал он. — И обязательно слушайся дедушку. Он мировой мужик.
— При чем здесь дедушка? — пробормотала Даша, глядя в спину удаляющегося Никиты. — Не иначе сговорились друг с другом!
Новгород, декабрь 2011 года
Борецкие
Небо над Волховым расцвело разноцветными гирляндами огней. Оглушительно треснув, огоньки рассыпались на великое множество лепестков, росчерков, зигзагов и прочих удивительных фигур. Не успев погрузиться в темноту, небо вновь озарялось всполохами праздничного салюта. Ночь накануне Коловорота всегда выходила веселой. Новгород сегодня и завтра не будет спать, оглашая концы песнями, плясками, кулачными боями на замерзшей реке. Сойдутся новгородцы в мужской удали, показывая свое мастерство и храбрость. Окропят снег кровью и усыплют его выбитыми зубами. А потом все кабаки забьются мастеровыми, ремесленниками и купцами. Гулять до утра будут.
Дмитрий Борецкий никак не мог заставить себя оторваться от созерцания светящегося неба. Это на Готском дворе, где расположилось Ганзейское посольство, веселятся. Там сейчас половина города толчется. Умеют иностранцы устраивать праздничные представления: музыка, танцы, фокусы для простолюдинов. Концерты, фуршеты, выставки авангардного искусства для боярства и аристократов. А мы по-свойски, по-русски. Завтра увидят и не удержатся нырнуть в пучину народного бесшабашного веселья.
В дверь постучали. Посадник ничего не ответил. Если это кто-то из своих или приближенных, повторно долбиться не будет. И точно. В кабинет вошел Устим.
— Чего в полутьме сидишь? — спросил он, подойдя к брату и встав за его спиной. — Европейцы гуляют.
— Ага. Вот гляжу на фейерверки и гадаю: сколько денег угрохали на такую красоту!
— Тебя это волнует? — фыркнул Устим. — Для Ганзейского посольства выделяются средства из европейской кубышки. В наш карман они не лезут. Кстати, ты не забыл, что завтра утром у тебя встреча с секретарем Фекингузеном? Он уже в Новгороде.
— Отлично, — Дмитрий повернулся к брату. — Ты все подготовил? Нужно очень постараться, чтобы Совет ввел санкции против Руси. Через Новохолмогоры [2] Ганза навострилась торговать с Рюриковичами. Это неприемлемо. Если со своей стороны мы уже начали разрывать экономические связи, то действия наших партнеров подрывают всю схему.
— Не беспокойся, брат, — Устим взглянул на изумрудно-оранжевые круги, раскинувшиеся на полнеба. — Пошли вниз. Тебя уже давно Николка ждет. Наш Яшка, кажется, поплыл.
— Кто бы подумал, — пробормотал Дмитрий, совершенно не испытывая гнева и горечи по поводу предательства коменданта. Как-то все стало безразлично. Бодание с Тверью выглядело жестокими мальчишескими играми. Правильно говорил господин председатель Любекского Совета, что наилучшим наказанием является захлопнутая перед носом врага комната с золотом. Деньги решают все. Война разрушает многочисленные связи, но дает слабую возможность влиять на побежденного до той поры, пока проигравший не разбогатеет. Тот, кто умеет мыслить экономически, всегда будет на голову выше любителей решать каждый вопрос силой оружия.
Братья в сопровождении рынд спустились по винтовой лестнице башни вниз до подвальной двери, где топталась охрана Буслаева. Борецкие вошли в подвальный коридор, освещенный мягким желтоватым светом плафонов. Теперь впереди шел Устим. Он подошел к решетчатым дверям. Широкоплечий охранник в полном боевом снаряжении (кого Николка испугался?) пропустил хозяев в просторную допросную, где волком кружил Буслаев. На самой середине комнаты на табурете покачивался Яшка с изуродованным от ударов лицом. Он среагировал на шум железных запоров и поднял голову. Встретился взглядом с Дмитрием и тихо завыл, и тут же получил подзатыльник от мастера допросных дел — неимоверно высокого и могучего мужика с закатанными рукавами рубашки.
Старший Борецкий сел за стол и махнул рукой секретарю, который вел стенограмму допроса. Дескать, не суетись, делай свое дело. Однако взял несколько исписанных листов и мельком просмотрел их. Устим остался стоять возле решетки. Ненадолго повисла зловещая тишина.
— Что же получается, Яша? Пятнадцать лет безупречной службы оказались пустым словом? Продался, собака? — устало спросил посадник. — Когда успел-то?
— Все скажу, господин! — заерзал комендант башни. — Как есть скажу! Только не убивай, пожалей! Ведь я же зла не сотворил, только выполнял небольшие просьбы тверских!
— Ты уже и так на свою смерть наговорил! — сказал Николка Буслаев, у которого, несмотря на прохладу в помещении, лоб был в легкой испарине. — От тебя зависит, какая она будет: легкая или паскудная.
Яшка затрясся и стал сползать со стула, чтобы упасть на колени и проползти несколько метров к Борецкому.
— Куда сиганул? — лапа палача легко подхватила его, вздернула вверх как нерадивого котенка и бросила на стул. — Сиди на месте!
— Ты сам расскажи, своим языком, — вздохнул Дмитрий.
— Завербовали меня пять лет назад, — сглотнул комок в горле бывший комендант. — Здесь, в Новгороде. Поймали как мальчишку, да кто бы знал! Племяшка у меня в Москве училась тогда, ну и вляпалась в непристойную ситуацию. Сам же, господин, понимаешь: большой город — большие соблазны. Мало того, что фото наделали, так и кино сняли. Стыдоба, срамота, горе родителям! А мне каково? Я же сразу понял, почему на меня стали давить. Близок я к тебе, хозяин, вот и рассчитали, как лучше укусить Борецких.
— Почему сразу не доложил о контактах с «осовцами»? — скрежетнул зубами посадник.
— А испугался я! Страшно мне стало за сестру! Не углядела за дочкой, позор нам всем! Пригрозили, что выложат в ВИС всю эту срамоту, ославят не только по Новгородской земле, но и по Руси! Да ведь ничего ужасного не предлагали! Иногда давать информацию, где находится посадник, куда поехал, кто окружает его. Кто из Ганзы особенно часто появляется в кремле.
— Как часто контактировал с тверскими?
— Раз в месяц, — задрал голову к потолку Яшка, а разбитые губы зашевелились, словно комендант пытался вспомнить что-то вслух. — На Буяновской есть пивоварня немецкая, а при ней пивная. Немцы на вынос не дают, пей на месте. Вот и собирались там, перекидывались парой слов и разбегались.
