Далее описывалось, что Мазепа вселил в народ свой озлобленность к государю московскому.
В тот же вечер уже второй гонец мчался к Петру.
– Шведам нужно спешить к Батурину, да и нам медлить с взятием города не стоит, – проговорил на следующий день утром Меншиков, обращаясь к Золотареву. – После того, как мы с Петром двадцать восьмого сентября сего года разбили корпус Левенгаупта, под деревней Лесной, у шведов почти не осталось запасов. Поэтому и спешат эти изнищалые и изголодалые солдаты к Батурину, где им их верный, – тут Алексашка плюнул в промерзшую землю, – пес шелудивый – гетман Мазепа, приготовил зимние квартиры. – Меншиков на секунду задумался, – а еще пушки, порох и конечно запасы продовольствия. Светлейший князь вдруг предложил Андрею сесть в соседнее кресло.
– Мне хочется подробно рассказать тебе, граф об этой баталии, чтобы ты понял как нам важно захватить этот чертов город. Ты предлагаешь уговорить казаков сдать его добровольно. Хорошо. Вот тебе шанс отличиться и заслужить право вернуться из земель Устюжны Железнопольской в Санкт-Петербург, где ты вновь окажешься при дворе государя. Поэтому сиди и слушай.
Александр Данилович достал трубку, набил ее табаком и закурил, и только после этого начал свой рассказ. Он долго рассказывал, причем в таких подробностях, что Андрея бросало то в жар, то в холод. Закончил же князь повествование словами:
– После проведенной ночи «под ружьем», в нескольких сотнях шагов от шведского лагеря, возле деревеньки Лесная, батальоны Преображенского и Семеновского полков, двинулись стеной, возобновляя прерванный накануне бой. Они вошли в огражденное сомкнутыми повозками расположение противника и были разочарованы – шведы, будь они неладны – ушли. Генерал Адам Людвиг Левенгаупт вновь, как несколько дней до этого при переправе через Днепр, вновь сумел нас обмануть. Он создал видимость бивуачной ночевки, а потом с оставшимися солдатами отступил. Разведка донесла государю – к городу Пропойску. Тогда у Лесной, при равенстве сил, мы решились первыми атаковать. Причем командовал войсками – сам государь. Это был наш ответ на ту конфузию, когда шведы, ведомые Карлом, в сражении под Головиной за несколько месяцев до этого, виртуозно атаковали превосходящие силы Бориса Петровича Шереметева. В тот раз бежали мы, в этот – противник. Был захвачен после той битвы огромный обоз с трехмесячным запасом, а также артиллерия предназначавшаяся Карлусу. В той схватке особо отличился Мишка Голицын. Шельмец, чуть не пленил самого Левенгаупта. Командующий ушел, а вот его генерал-адъютант Кнорринг был схвачен в плен во время боя в перелеске.
Меншиков замолчал, посмотрел пристально на Андрея.
– Теперь понимаешь, что в случае неудачи, мы потеряем уверенность в своих силах. А это недопустимо – со времени первой Нарвы фортуна медленно но верно переходит на нашу сторону. Так что, граф, ты должен сделать все возможное и невозможное, чтобы Батурин сдался. – Александр Данилович ударил кулаком по столу, – если не получится не сносить нам с тобой, граф, головы. Петр Алексеевич такого позора не перенесет. – Он поставил кубок, посмотрел на Андрея и добавил, – крепость по любому взять должны, если не получиться сожжем. Хотя, честно признаюсь, граф, это мне не по душе.
Гетманская столица была небольшим, с деревянными стенами городком-крепостью, расположенной на левом берегу Сейма. Главным в цитадели был полковник Чечель, хоть и отменный вояка, но увы недалекого ума. Такого легко было убедить, что все зло в Малороссии от Петра. Под его началом состояло полтысячи сердюков, в основном состоявших из польских наемников. Честным же служакой был – «есаул артиллерии» саксонец Фридрих фон Кенингсек. Именно на переубеждение его, а не полковника делал ставку Андрей, помня если в привычном для него мире Чечеля так и не удалось уговорить, то в этом, нужно сделать всё, для его убеждения.
После обеда Голицын, Золотарев и барабанщик подошли к главным воротам города. Андрей, так как приказом Меншикова именно он был назначен главным, распорядился бить сигнал – «Пришли парламентеры». Дежуривший сердюк высунулся из-под крыши башни и прокричал, кто такие?
– Послы от государя Московского! – ответил ему Золотарев. – Пришли обсудить с полковником Чечелем сложившуюся ситуацию.
– Шо? – переспросил сердюк.
– О сдаче города пришли гуторить, – пояснил Мишка Голицын, не дожидаясь пока эстонец правильно сформулирует фразу.
– Так би й говорили, – прокричал в ответ служивый.
Вскоре ворота распахнулись и парламентеры вошли внутрь.
Со всех сторон раздавался топот коней, пробная стрельба из ружей, бряканье сабель, мычание быков, говор, яркий крик и понукание. Откуда-то донеслась песня.
Небольшие дома, на площади возвышалась небольшая деревянная церковь. Тут же стоял священник читавший молебен и окроплявших пришедших к нему казаков водой, то и дело давая тем целовать крест.
Сам же полковник Чечель жил в городском замке. Пока туда шли, Андрею удалось разглядеть работавший и слонявшийся без дела народ, в самых причудливых и часто богатых одеждах. Свитки, шаровары, пояса и чеботы были всех цветов, оттенков и достоинств. У некоторых без сожаления вымазанные дегтем. Встречались, несмотря на позднюю осень, и совсем полуголые. На пришедших они смотрели свысока. В толпе бросалось полное отсутствие женщин. Андрей предположил, что бабы находились в хатах и не высовывали из них носа.
Здесь в казачьем городе, как и в Сечи все считались равными, атаманы – полковники выбирались – «товарищами», а гетман– радой.
Миновали большую площадь, и остановились у ворот «замка».
Просторное помещение, почти как царские палаты. Вдоль стен лавки, впереди некое подобие трона, на котором в обычное время во восседал гетман, теперь его занимал полковник Дмитрий Васильевич Чечель. Золотарева поразил его красный кафтан, так напоминавший стрелецкий, синее шаровары и оранжевые чеботы, в руках булава. Чувствовалось, что всю ответственность гетман свалил на полковника. По правую руку от него, в европейской одежде, серых мышиных цветов, не кто иной как Фридрих фон Кенигсек. Своим видом он выделяется из этого разношерстного общества, по левую полковник Иван Яремеевич Нос. Пока Андрей зачитывал требования Меншикова, его по имени пару раз назвал Чечель.
– М-да. – молвил Дмитрий Васильевич, – але сам я таке ришення прийняти не можу. Запоризький киіш завжди управлявся за старовинним звичаєм. Потрибно збирати – виче. Тильки вси козаки можуть прийняти ришення, пидкоритися чи воли государя московського Петра. Коли бильшисть скаже так, так и бути – присягну на вирнисть росийському цареви, але коли – ни…
