Внимательно осмотрев развалины, молодой человек заглянул в башню, не обнаружив там ничего интересного, кроме птичьих гнезд да разросшихся кустов ежевики. Та же ежевика в изобилии росла и по склонам, развалины же захватили чертополох, лопухи и крапива. Хорошо еще борщевика нигде не было видно, наверное, не рос он здесь, борщевик.
Осмотрев кострище, князь уселся на корточки и, подобрав брошенный кем-то прут, пошевелил остывшие угли. Несомненно, ночь здесь кто-то провел, да уходя не очень-то и таился — повсюду валялись обглоданные, оставшиеся после сытной трапезы кости, какие-то обрывки ремней, старая стершаяся подкова, лошадиный навоз. Ну, правильно — с чего бы добропорядочным пилигримам таиться-то, заметать следы? Заночевали да пошли себе дальше — в монастырь или уже в обратный путь. Все просто. Вот разве что место для ночлега выбрали неважнецкое — местные-то эту часовню обходили десятой дорогой. Так то — местные, эти-то могли и не знать.
Немного отдохнув, Вожников еще раз осмотрел развалины и, не заметив ничего необычного, зашагал вниз по узкой, вьющейся между скал тропинке к бивуаку.
Вскоре вернулись «гопники», а за ними и Аманда с Лупано. Все выглядели несколько разочарованными, и докладывать было особо нечего, разве что…
— Мы, когда шли вдоль ручья, видели там свежую могилу, — подумав, сообщила Аманда.
Взглянув на нее, Лупано скептически усмехнулся:
— С чего ты взяла, что это могила? Просто кто-то набросал камней, и все. Там даже креста нет!
— Нет, могила! — упрямо нахмурилась девушка. — Она как могила и выглядит. Да и кто станет просто так сгребать камни в кучу?
— Хорошо, — прервал их спор Егор. — Могила или нет, завтра посмотрим, сегодня-то, на ночь глядя, уж не пойдем, да и, похоже, дождь начинается — эвон, тучи-то… Так, а вы… — князь перевел взгляд на Альваро и прищурился: — Так уж совсем-совсем ничего интересного?
— Да нет, ничего такого.
— А ты что такой задумчивый, Энрике? Устал?
В мертвенно-бледных глазах Рыбины вдруг проскочила искорка, не ускользнувшая от внимательного взгляда Вожникова.
— Ну, говори, говори! — Егор ободряюще улыбнулся. — Не бойтесь показаться смешными, мои маленькие друзья. Помните: любая, казалось бы, самая пустяковая мелочь может оказаться важной.
— Так я вот как раз о такой мелочи, — негромко промолвил Энрике. — У пастухов здесь, неподалеку, собака пропала.
— Хо! Собака! — Альваро презрительно скривился. — Небось за баранами побежала да сорвалась в пропасть. Или волки загрызли.
— Собака? — насторожился князь. — А что за пастухи? Много их?
— Да двое всего. Мальчишки из той деревни, что за перевалом… отсюда не видать, а так — с полдня пути.
— А до пастбища?
— Вполовину меньше. Но ночью не дойдем, господин, — там тропы крутые, ущелья.
— Я про ночь и не говорю… — задумчиво произнес князь. — Но утром отправимся, поговорим, глянем. Помнишь, Аманда, был как-то такой случай, с собакой…
— Помню, сеньор. Только тогда ведь никого не убили.
— Может, и здесь мы зря беспокоимся. Но все же проверим — других-то зацепок нет.
* * *
Сняв с головы бархатный щегольской берет с длинным павлиньим пером, Халед ибн Хасан милостиво махнул рукой:
— Докладывай, Феттах! Что вызнали? Надеюсь, побольше, чем Исмаил с Армаком. Похоже, этим двоим просто нравится шляться по деревенским корчмам.
Быстроногий Феттах — поджарый, с круглым лицом парень лет двадцати, одетый, как проигравшийся в кости кабальеро, — смущенно поклонился:
— Не знаю, мой господин, может, и у нас ничего. Просто у пастушат, что пасут овец у перевала Сан-Иглесио, сегодня пропала собака. Говорят, умная была, злая — не могла сама по себе пропасть!
— Собака, х-ха! — усмехнулся красавчик. — Вот это новость! Ладно, надеюсь, завтра Аллах пошлет нам если и не удачу, то хотя бы намек на нее. Заир, я вижу, у тебя есть свое мнение? Выскажи!
— Хорошо, господин, — воин почтительно поклонился, прижав обе руки к груди. — Могу я прежде спросить Феттаха?
— Да-да, спрашивай, мой верный друг!
— Феттах, — Заир повернул голову, — а что там были за пастушата, как выглядели?
Услыхав вопрос, Халед ибн Хасан насторожился, с одобрением посмотрев на своего приближенного.
— Ну, обычно выглядели, — пожал плечами парень. — Мальчишки. Бедняки — сразу видно: невысокие такие, щуплые…
— Ага! — Халед азартно потер ладони. — Как раз таких и любит убивать Нелюдь. Молодец, дружище Заир! Хотя, может, конечно, и впустую все… Но завтра поутру — на коней! Проверим.
* * *
Собравшиеся к вечеру тучи ночью разразились грозой. Дождь лил до утра, то прекращаясь, то начинаясь с новой силой. Крупные капли пузырили коричневые лужи, по скалам, озаренным далекими сполохами молний, стекали бурные ручьи, и жирная грязь липла к копытам коней.
Ливень несколько сбил спесь с всадников, полы их шляп и перья уныло повисли, и промокшая насквозь одежда вовсе не прибавляла веселья. Особенно жалко выглядел молодой человек, почти мальчик, в разноцветных чулках и изысканном, с шелковыми вставками камзоле, с висевшим на золоченом поясе коротким мечом с затейливым эфесом, который в куда более поздние времена назвали бы стильным. Судя по богатому оружию, одежде, белому, с богато украшенной попоной коню и подобострастному отношению спутников, юноша, несомненно, являлся весьма знатной особой, быть может, даже приближенной к самому королю. Вот только свита его не отличалась многолюдством — дюжина воинов в доспехах да столько же слуг, точнее говоря, прихлебателей, из породы тех подлых и мелких людишек, что постоянно ищут милостей от власть имущих, а что случись, не стоят ни гроша.
— О, не беспокойтесь, мой дорогой дон Эстебан! — пару дней назад говорил знатному путешественнику король Арагона Альфонсо де Трастамара. — Ведь вы поедете не по чужой стране, там везде наши люди, наши войска… вплоть до самого Матаро.
— Да я и не беспокоюсь, с чего вы взяли, о мой сеньор? — оскорбился тогда юный дон Эстебан де Сикейрос-и-Розандо, верный королевский паж и товарищ во всех развлечениях. — Хочу заметить: вы даете мне слишком много людей, слишком много нахлебников. Вполне достаточно будет всего троих слуг, дабы прислуживать мне при трапезе, ну и еще с полдюжины человек — для свиты. И дюжина воинов — так, для порядку. Вот и все!
— О мой дон Эстебан! Поистине, вы — сама скромность.
Он так и сказал, славный король Альфонсо, — «сама скромность», и даже обнял на прощание. Воспоминания об этом до сих пор грели душу, даже здесь, под дождем, в непролазной грязи.
