Видимо, сознание простого человека этой эпохи не допускало мысли, что тот или иной мерзавец может быть просто мерзавцем. Нет, он обязательно должен быть еще вероотступником и колдуном. Как же без этого…
— Расскажи-ка мне еще что-нибудь об этом… ммм… колдуне. Где он живет, насколько он богат, могуществен?
Араб еще раз огляделся. Задержал взгляд на дверях своего дома. Когда он снова посмотрел на меня, выражение лица у него было в точности как у тех крестьян, что отказывались со мной говорить.
— У меня жена и четверо детей, кабальеро. Поговорите лучше с кем-нибудь другим. — Араб пожал плечами. — Может, Санчо? Трактирщик…
Ладно, и на том спасибо. Я бросил арабу монету и поехал к трактиру.
Трактирщик поначалу тоже пытался изобразить глухонемого, но кнутом и пряником мне удалось из него кое-что извлечь. О судьбе самой Анны он ничего не знал, зато оказалось, что, помимо замка и прилегающих земель (которые теперь платили подати Альфаро), у рода Альгарисов имелось большое поместье на северо-востоке. Поместье это дон Альфаро тоже сжег, но кое-кто из его обитателей сумел удрать. Вопрос: куда?
Трактирщик долго мялся, посматривая то на мое грозное лицо, то на серебряную монету, которую я вертел в руках. Когда к серебряной монете прибавилась еще одна, он под большим секретом сообщил мне, что поговаривают — поговаривают, хотя он сам ничего об этом толком не знает, — что уцелевшие Альгарисы переселились за Гаудолопе (это такая местная речка), под покровительство какого-то дона Диего Тольпенсьеро. Не без труда я выдавил из трактирщика дополнительные подробности. Этого хватило, чтобы снова пуститься в путь.
* * *
…И вот я на месте. Этот замок, к моей радости, еще никто не разрушил. Привратник, которому я сообщил, что ищу кого-нибудь из Альгарисов, послал мальчишку наверх.
Вскоре мальчишка вернулся, и нас с Тибо пропустили внутрь.
Во дворе замка обнаружился здоровенный мужик с двуручным мечом на плече. На мужике была кожаная броня, утяжеленная металлическими кольцами, а физиономия его густо обросла иссиня-черной бородой.
— Я Альгарис, — рыкнул мужик, смерив меня взглядом, — а ты кто такой?
Слово «ты» он почти выплюнул.
Сзади засопел Тибо. Он был уверен, что сейчас череп наглеца будет испытан на прочность.
Сделав вид, что не заметил оскорбительного тона, я спешился и назвал себя.
Бородатого звали Эгвеньо.
У меня возникло устойчивое ощущение, что этот человек только и ищет повода, как бы кого-нибудь убить. Приходилось разговаривать крайне спокойно и взвешивать каждое слово, чтобы не дать ему повода затеять драку. Мне нужен был живой, а не мертвый Альгарис. И я очень вежливо поинтересовался, не знает ли он что-либо о судьбе своей родственницы Анны.
— А тебе-то что до нее за дело? — зарычал он, брызжа слюной на собственную бороду. — Ты кто такой?! Что тебе здесь нужно?!
И стал наступать на меня, потирая рукоять.
— Ну хватит! — заявил я. — Веди себя как подобает кабальеро! Хочешь драться — изволь. Но сначала я хочу услышать ответы на мои вопросы.
— Да я… — Тут он заткнулся, потому что кончик моего меча уткнулся ему в бороду — раньше, чем этот увалень успел скинуть с плеча двуручник.
— Я друг ее погибшего родича, Родриго де Эро, — произнес я, глядя в глаза этому отморозку. — Если Анна Альгарис жива, я должен известить ее о смерти барона. И она должна узнать, что замок Эро теперь по праву принадлежит ей. Я хочу с ней увидеться. Ты понял? Или повторить еще раз, помедленнее?
— Увидеться! — Он выплюнул это слово так, как будто бы оно жгло ему рот. — Ладно, убери свой меч. Ты мой гость, я не причиню тебе вреда.
«Ну еще бы!» — подумал я и спрятал меч в ножны.
— Пошли, — сказал бородач. — Пусть с тобой отец говорит.
Отец этого горячего испанского парня, Диего Тольпенсьеро, оказался не таким большим, не таким вспыльчивым и не таким волосатым, как можно было ожидать, глядя на его двухметрового отпрыска. Дон Диего, как явствовало из его фамилии, не был урожденным Альгарисом, а примкнул к этой семье в результате брака. Дон Диего был невысокого роста, с морщинистым, очень выразительным лицом и светлыми волосами — там, где они еще оставались. На большей части головы дона разместилась блестящая лысина.
Дон сидел в кресле у камина, устало прикрыв глаза и сцепив пальцы рук. Он выслушал мою историю, ни разу не перебив меня. Когда я закончил, он приоткрыл глаза и впервые посмотрел мне в лицо.
— Вы хорошо говорите по-каталонски, но у вас странный акцент, — сказал он. — Вы из Тулузы?
— Строго говоря, я из Иль-де-Франс, хотя в данный момент действительно еду из Тулузы.
— Значит, вы ничего не слышали о несчастье, которое произошло с нашим родом?
— Ничего.
— Ну что ж, слушайте…
* * *
История была чрезвычайно проста. Дон Альфаро, носящий графскую корону вот уже десять лет и успевший за это время изрядно расширить собственные территории, в один прекрасный день потребовал от Яго Альгариса, бывшего в то время хозяином замка Альгарис и главой рода, вассальную присягу. Дон Яго, весьма гордившийся благородством и историей своего рода, а также его независимостью, наотрез отказался. Началась война, которую дон Яго проиграл. Около года тому назад.
— Почему же никто не известил об этом Родриго де Эро? — спросил я, когда дон Диего закончил. — Барон наверняка оказал бы им помощь.
Тот пожал плечами:
— Я не знаю, почему дон Яго не сообщил ему. Возможно, просто не успел. Что же касается до тех, кто остался в живых… я, например, только сейчас начинаю припоминать имя дона Родриго. Мы с женой долгое время жили на западе, в Кастилии, но после того, что произошло под Аларкосом два года назад… Вы ведь, конечно, слышали об этом?
Я покачал головой.
Дон Диего вздохнул:
— Мне казалось, об этом знает весь христианский мир. После того, как Альмансор разбил Альфонса, многие христиане были вынуждены бежать на восток, в Арагон, или на север. Сейчас перемирие с маврами подходит к концу, Альмансор собирает силы… а христианский мир молча ждет, пока сыны дьявола нас окончательно не поработят.
Так, понятно. О существовании Родриго де Эро здесь попросту забыли. А что стало с Анной? Когда я спросил об этом, старик покачал головой:
— Альфаро, будь он проклят, увез ее в свой замок. Что стало с ней дальше — этого никто из нас не знает.
— А вы не пытались что-нибудь предпринять, чтобы спасти ее? — поинтересовался я, может быть, чуть более резко, чем следовало бы. Но меня уже достало быть сыщиком. — Или вы сидели здесь и лили слезы по погибшим — вместо того чтобы предпринять хоть что-нибудь для спасения живых?
