– Выпустите-е-е-е!..
Пантёлкин спрятал револьвер обратно в карман. Тряпье лежало теперь у него под ногами, слегка подрагивая и громко икая. Ничего, оклемается! Бил он не в висок, а по плечу, в крайнем случае, кость пару вечеров поболит.
Леонид перешагнул через безопасную отныне кучу и присел на отвоеванные нары.
– Пустите-е-е! Не могу в тюрьме, не могу, давит, душно…
Убедившись, что все живы-здоровы, Леонид сбросил куртку, положил кепку вместо несуществующей подушки…
– А-а-а-а-а-а!..
Черная куча взметнулась, смерчем упала сверху…
– А-ай-й-й!
На этот раз он ударил от души. Смерч сложился обратно в кучу и рухнул прямо на грязный цементный пол. Амба! Удовлетворенный результатом, Пантёлкин прилег на нары, забросил руки за голову и прикрыл глаза.
«Эх, яблочко, на вкус приятное! Наш Фартовый попал в непонятное».
С Блюмочкой расстались почти друзьями. Напоследок Яша расщедрился, выдал три пачки «Иры» и даже новую зажигалку. Улыбался, зубы белые скалил, пытался шутить. Это странное добродушие испугало сильнее, чем все угрозы. Ни про папки, ни про таинственный Отдел больше не было сказано ни слова.
Чего хотел Блюмкин, зачем приходил? Документы Лафара спрятаны так, что без самого Пантёлкина не найти. Место Жора подсказал в их самую последнюю встречу. Где прячут лист? Ясное дело, в куче листьев. Мудрость эту Жора не сам придумал, у какого-то англичанина прочитал…
– Встать!.. Пантёлкин, встать! Днем лежать не положено!..
Голос был знакомый. Коридорный-«два сбоку», давненько не виделись. Когда только успел камеру открыть?
– А психов подсаживать положено?
Вставать Леонид не стал, только глаза открыл.
– Не положено! – деревянным голосом повторил «два сбоку», то ли соглашаясь, то ли просто службы ради, и захлопнул дверь.
– Я же им все сказал! Все! Почему меня не выпускают? Почему?!
Куча тряпья опять заговорила.
– Они не могли солгать. Поклялись… Я сам подсказал слова клятвы, они повторили! Если эти лжецы не отпустят меня, они будут прокляты, погибнут сами, погубят близких…
То, что казалось грудой тряпок, теперь сидело на полу, медленно приобретая сходство с человеком. Не слишком полное, конечно. От дорогого когда-то костюма уцелели лишь лохмотья, из драной брючины торчала разбитое, в запекшейся крови, колено, воротник пиджака оторван, рубашка исчезла. Зато, в нарушение всех тюремных правил, уцелел галстук, длинный и тонкий, словно удавка. На лицо можно было не смотреть, вместо него – пятно окровавленной грязи, на котором горячим безумием светились глаза.
– Они поклялись – и я сказал, я открыл им истину. Трон Блюстителя Мира, владыка Агартхи Недоступной вознесен над миллионами воплощенных божеств, святых пандит. Его дворец находится в центре кольца из дворцов гуру, повелевающих всеми видимыми и невидимыми силами на земле, на небесах и в аду… Жизнь и смерть человека – всецело в их власти. Если даже свихнувшееся человечество развяжет против подземных жителей войну, те могут с легкостью взорвать земную кору, обратив планету в пустыню. Погибнет все! Они в силах осушить моря, затопить сушу и воздвигнуть горы среди песков пустыни…
Леонид понял, что заснуть не удастся, заставить безумца замолчать – тоже. Оставалось выслушать.
– По велению гуру вырастают деревья, травы и кустарники, люди дряхлые и больные становятся молодыми и крепкими, мертвецы встают со смертного одра. В неведомых нам колесницах носятся подземные жители по узким расщелинам внутри планеты. Это не ложь!.. Несколько брахманов из Индии и тибетских далай-лам совершили труднейшие восхождения на горные вершины. Они встречали в местах, где никогда прежде не ступала нога человека, наскальные надписи, следы людей и колес…
– В общем, ты их сдал, – не выдержал Пантёлкин. – Вместе со всеми колесницами и брахманами. Сделал дело – отдыхай, шуметь только не надо.
Из безумных глаз плеснула боль.
– Тюрьма… Я не могу жить в тюрьме, не могу переносить неволю. Они обещали, поклялись, клятва убьет их, если будет нарушена.
Беседовать с сумасшедшим не имело смысла, но Леонид все же попытался объяснить.
– Везде свои законы. Здесь порядок такой: ты умираешь сегодня, а я завтра. Они из тебя всё вытрясли, значит, до завтра дотянут. А что будет потом, всем известно. Ты что, вечно жить решил?
Разбитый рот оскалился.
– Там – смог бы! В Недоступном царстве позволено жить даже таким грешникам, как мы. Жить везде – в воде, в воздушном эфире, в земной толще. И мертвые там не одиноки. Я говорил со старейшим гуру – с тем, кто опекает усопших. Этот гуру никогда не обнажает лица, ведь вместо головы у него череп, на котором только и живого – глаза и язык. Я присутствовал при таинстве, меня допустили… Он, старейший, подходит к гробу, простирает руки, и на крышке появляются языки пламени. Да, я все видел, я был там!.. Пламя вспыхивает ярче, огонь бежит по стенам, потом затухает и сплетается в узоры букв алфавита «ватаннан», языка этого мира. Из гроба начинают подниматься струи синего света. Это мысли мертвых, их желания, тревоги и надежды. Огненные буквы на стенах пишут веления и пожелания божества…
Старший оперуполномоченный прикинул, что самое время лупить кулаком по несуществующему столу. «Адреса, пароли, явки! По делу говори, хватит сказки рассказывать!» Терпеливый, видать, был у психа «следак».
– Блюститель Мира слушает советы умерших и постигает мысли тех, кто оказывает влияние на судьбы человечества – царей, королей, ханов, полководцев, первосвященников, ученых. Он узнает все их помыслы. Если те угодны божеству, Блюститель тайно поможет их осуществлению, если нет – помешает. Эту власть дает тайное знание – «Ом»…
– Хватит! – как можно мягче попросил Леонид. – Ты и так все знаешь, а мне твои гуру совершенно ни к чему.
К его удивлению, безумец послушался. Тяжело вздохнув, встал, добрел до нар, но садиться не стал.
Обернулся.
– Артоболевский им ничего не сказал про Агартху. Его напрасно били, этот непосвященный видел только краешек, он лишь постоял у входа. Нужные ворота в монастыре отыскать просто – они единственные в копоти, черные от сажи. Но зайти в них сможет не каждый. Я указал способ, и мне обещали жизнь. Они дали слово, они поклялись!
Леонид почему-то ничуть не удивился. «Спятили дураки-чекисты, мистикой восточной головы забивают». Это ты, Блюмочка, верно подметил.
– Ивановича-то как полностью кличут? – поинтересовался он самым светским тоном. – Такой худой, уши слегка оттопырены, нос длинный, верхняя очень губа тонкая. Он что, тоже клялся?
