– А что эти у дверей толкутся? – спросил он у Скуратова, мотнув головой на входную дверь.
– Нам может понадобиться силовая поддержка. Особенно в тереме. Я этим бабам-охранницам не доверяю. А у меня своих только пятеро, и те – дуболомы необученные.
«А ведь дело мужик говорит», – мысленно согласился со Скуратовым Валентин.
– Откуда ты их взял?
– Подошел к начальнику караула и сказал, что я покуда вместо боярина Яковлева и мне сейчас нужны двадцать воинов.
– И он поверил на слово?
– Да. Снял со стены и отдал мне.
Случайно встретившись взглядом с желтыми, как у тигра, глазами Скуратова, Валентин понял, что начальник караула просто не мог отказать человеку с таким взглядом. Такие, как Скуратов, не врут. По крайней мере, по мелочам.
– Так, Григорий… На кухне есть повар по имени Бровик. Его надо взять и доставить сюда.
– Это он отравил царицу?
– Не знаю. Но уж точно не Молява.
– Понял, сделаю.
– После того как его допросим, будет видно, что нам делать дальше с кухней. А в царицыных покоях переверни все, но найди мне человека по имени Елисей Бомелий. Где бы он ни прятался, хотя бы даже в бабу переоделся.
– В царицыном тереме? – с некоторым недоверием переспросил Скуратов.
– Да, именно там. Там и еще мужики могут быть. Хоть под юбки девкам заглядывай, но мужиков среди них разыщи и сейчас же тащи сюда.
– Понял. Еще будут указания?
– А в остальном действуй как знаешь. Не мне тебя учить.
Скуратов ушел, забрав с собой и своих новичков-дуболомов, и двадцать выделенных ему опричников. Валентин остался в приказе один, если не считать заплечных дел мастера, сидящего где-то в подвале среди своих ужасных орудий.
Валентин подошел к стеллажу, занимающему две стены в этой небольшой комнате. Как он и рассчитывал, дело об убийстве царицы Марии он нашел быстро. Оно было до неприличия тоненьким и стояло на полупустой полке в самом низу стеллажа. В отличие от прочих, оно еще не было переплетено и представляло собой несколько листов бумаги, скрепленных шнуром и двумя тоненькими дощечками, выполнявшими роль обложки. Валентин снял дело с полки, сел за стол и самым, можно сказать, внимательнейшим образом изучил его. Много времени на это не потребовалось, ибо изучать по большому счету было нечего.
Стражник Бабур на все вопросы отвечает «нет», но после обещания следователя перейти к допросу с пристрастием тут же меняет свои показания на противоположные. На что надеялся дурачок? Может быть, следователь пообещал ему некий бонус за сотрудничество? Оговори, мол, повара Моляву, и сам останешься живехонек и целехонек. Оговорил подлец с превеликим удовольствием. Однако же это ему не помогло. Валентин со злорадством вспомнил, как вопил этот самый Бабур о своей невиновности, когда его тащили на плаху. Добрую он получил награду за свою подлость. Если бы все подлецы получали в этой жизни соответствующую плату за содеянное…
Молява же отрицал все. Сначала с негодованием, длинно и пространно, потом, как поработал с ним палач, коротко и односложно. Так и не смог сломить его боярин Яковлев. Потому и волокли его на плаху бесчувственного, а может быть, уже мертвого. «Одним словом, лажа полнейшая, – подумал Валентин, перевернув последний лист. – Интересно, что скажет Никита Романович, когда ознакомится с этим материальчиком? Дело сметано боярином Яковлевым на живую нитку. Вопрос один лишь остается – сделал он это по указанию Никиты Романовича, по нерадивости своей и глупости или же преследуя личный политический интерес?»
Об отношении Никиты Романовича к смерти царицы Марии у Валентина уже сложилось вполне определенное мнение. Никита Романович смерти Марии не желал и был этим даже опечален. Отравить Марию, чтобы обвинить в этом Старицких и получить повод с ними расправиться? Чушь полная. Не мешали Старицкие Никите Романовичу. Ему для того, чтобы добиться желаемого, необходимо убедить лишь одного человека – собственного племянника. Хотелось ему расправиться с московским боярством – он это проделал руками Ивана, ловко обманув мальчишку. А царица Мария, Старицкие – это, похоже, чьих-то иных рук дело. «Уж не боярина ли Яковлева? – задался вопросом Валентин. – Не принялся ли он играть в свою игру за спиной Никиты Романовича?»
За дверью раздался топот ног, и через мгновение в комнату вошел Скуратов.
– Доставили Бровика и Бомелия. Терем весь перевернул и под юбки всем заглянул. Других мужиков там нет, – доложил он. Сказано это было даже без намека на усмешку, так что Валентин сразу же поверил – и перевернул, и под юбки всем заглянул. – В тереме всех баб под замок по разным комнатам рассадил и охрану выставил. Также и кухонных. Двоих только работать оставил, чтобы там… – он указал пальцев вверх, – без ужина не остались. Но под надежным присмотром. Это на тот случай, если нам еще кто-то понадобится, – пояснил он. – С кого пожелаешь начать?
Валентин, слегка разомлевший от открывшихся перед ним возможностей, поразмыслил несколько секунд, прежде чем сделать выбор. Все-таки Бомелий важней, у него, судя по всему, прямая связь с Веттерманом-Рыбасом, а Бровик – так… Мелкая сошка.
– Давай сначала Бомелия, – распорядился он.
Следуя за Скуратовым, Валентин спустился в глубокий подвал, в камеру, которую с равным успехом можно было назвать как допросной, так и пыточной. Это было достаточно большое помещение без окон, с высоким сводчатым потолком, скудно освещенное парой горящих свечей. Свечи были прилеплены прямо к крышке большого стола, по обе стороны которого стояли два табурета.
– Дай-ка огоньку, – велел кому-то Скуратов, – темно уж больно.
В ответ на эту его просьбу раздался шипящий звук заработавших мехов, и в дальнем углу вспыхнул язык пламени над открытым очагом. Здоровый малый в длинном кожаном фартуке, похожий на кузнеца, поднес к огню сначала один факел, затем второй и, запалив их, установил в держатели на противоположных стенах.
– Хватит теперь света? – спросил он.
– Хва-атит… – ответствовал Скуратов. – Дай еще один табурет. – Стоявший у стола табурет он пододвинул Валентину со словами: – Садись, сударь.
Открытый очаг перекрывала железная решетка, а на ней лежали щипцы с длинными деревянными рукоятками, которыми в самый раз вытаскивать костыли из железнодорожных шпал, крючья, похожие на пожарные багры, и еще какие-то инструменты непонятного назначения. Слева от очага под небольшим углом к полу был прикреплен деревянный брус. В брус был воткнут острый железный крюк, вверх от которого шла цепь, переброшенная через прикрепленный к потолку блок.
Скуратов взял из рук человека в фартуке табурет и, поставив его рядом с Валентином, достал из стола стопку бумажных листов и чернильницу с пером. Положил перед собой бумагу, взял в руку перо, прилаживаясь писать, после чего, отложив перо в сторону, достал из стола еще две свечи и, запалив их, прилепил к крышке стола.
