– Американское командование предлагает вам заключить перемирие на следующих условиях, – американец как будто читал по бумажке, не запинаясь, и в речи его звучала твердая уверенность, что все слушающие внимают ему с почтением и трепетом. – На территории Западной Австрии создается суверенное государство под протекторатом Соединенных Штатов Америки. Оно получает возможность иметь собственные вооруженные силы, для чего с севера Германии через зоны оккупации будет пропущена группа немецких войск численностью до пятидесяти тысяч человек, а квалифицированные офицерские кадры будут освобождены из лагерей военнопленных. Американское командование обязуется помогать суверенному государству в борьбе с коммунистической угрозой…
– Постойте, полковник, – прервал разошедшегося Джонсона Хильшер. – Прежде чем прислушиваться к вам, мы должны провести небольшую проверку.
Американец удивленно замолчал, а верховный арман посмотрел назад, и взгляд его зацепился за Виллигута.
– Герр бригаденфюрер, – сказал Хильшер. – Проверьте господина полковника на чистоту крови.
Повинуясь жесту Дитриха, двое солдат схватили американца под руки, отчего тот нервно вздрогнул. Откуда-то появился доктор Хагер, видимо предупрежденный заранее, с черным чемоданчиком блуттера.
Виллигут привычно распахнул крышку прибора.
Американец возмущенно закричал:
– Что вы делаете? Особа посланника защищена от насилия по всем законам международного права!
– Вероятно, вы не поняли. Нам глубоко плевать на международное право, – Дитрих свирепо оскалился. – Мы несем более высокое право – арийское!
Палец полковника был аккуратно наколот на иглу, багровая капля скатилась в углубление, и колесики индикаторов пришли в движение.
– Всё готово, – сказал Виллигут, разворачивая чемоданчик так, чтобы результаты были видны Хильшеру.
– Да! – На лице верховного армана появилась мина величайшего презрения. – Американское командование хочет вести с нами переговоры и присылает человека, у которого двадцать восемь процентов еврейской крови! Занятно.
Лицо полковника исказил страх. Джонсон задергался, но солдаты держали крепко. У них хватило бы сил на пятерых таких, как американский офицер.
– Мы не будем вести с вами переговоры. – Теперь Хильшер говорил холодно. – Потому что с животными переговоров не ведут, как бы ни походило их блеяние на осмысленную человеческую речь. Убейте его, и шофера тоже.
– Но вы же не справитесь с русскими без нас! – крикнул Джонсон, делая последнюю попытку спастись. – Они раздавят вас, как клопов!
– Справимся, – улыбнулся Дитрих, доставая пистолет. – Отпустите его.
Солдаты послушно отошли в стороны. Американец стоял, ничего не понимая. Нижняя челюсть его прыгала, по лицу разлилась мертвенная бледность.
– Я дам вам шанс, – оберстгруппенфюрер водил стволом «вальтера» справа налево, заставляя парламентера дергаться всякий раз, когда дуло совмещалось с его телом. – Бегите к воротам. У вас десять секунд форы. Потом я начинаю стрелять. Добежите до ворот – вас отпустят, нет – сами понимаете…
Не дожидаясь разрешения, американец сорвался с места. Бежал он хорошо, красиво, а Дитрих считал, и звук его голоса гулко отражался от стен:
– Айн, цвай, драй…
На счете «десять» оберстгруппенфюрер небрежным движением вскинул пистолет и выстрелил. Полковник Джонсон подскочил на бегу, словно раненый олень. Затем упал и более уже не двигался.
– Блестящий выстрел, – сказал Хильшер и, развернувшись, скрылся в замке.
– Уберите труп, – сказал оберстгруппенфюрер солдатам. – Шофера тоже убейте, а машину – в гараж.
Солдаты бросились выполнять приказание. Виллигут, всё еще с чемоданчиком блуттера в руках, зашагал вслед за Дитрихом. На шесть часов было назначено очередное собрание арманов, и опаздывать не хотелось.
Нижняя Австрия, город Вена,
левый берег Дуная
2 августа 1945 года, 18:28 – 18:46
Сержант Усов отдыхал. После ужина он сидел на лавочке около здания, в котором располагалась часть, и лениво курил, пуская дым в облачные небеса. В животе ощущалась приятная тяжесть, и настроение у сержанта было отменным.
Несмотря на контузию, он отказался отправляться в тыл и настоял на том, чтобы его оставили в части. Контузило его, к счастью, не сильно. Глухота прошла, и, кроме головных болей, повреждение ничем о себе не напоминало.
Осмотревший Усова врач обозвал его «везунчиком» и велел по возможности не делать резких движений.
– Хорошо, – сказал сержант. – В бой пойду, буду бежать медленно и плавно.
Врач не улыбнулся, только фыркнул:
– Еще один такой, с гонором!
И Усов вернулся в изрядно поредевший полк, что стал для него своим совсем недавно, четыре дня назад.
Он бросил окурок в специально для этого поставленное ведро и собрался уходить, когда к нему подсел совсем молодой лейтенант, командир взвода в той же роте. Он был розовый, пухлощекий и какой-то искусственный, словно кукольный.
– Угощайтесь, – сказал он, протягивая портсигар с трофейными сигаретами «Каро».
– Да я уже, – начал было Усов, но, бросив взгляд на офицера, предложенную сигарету взял. Правда, курить не стал, вертел в пальцах, словно игрушку.
Лейтенант неумело чиркнул спичкой. Дым от сигарет был ароматный, непривычно мягкий после махорочного смрада.
– Вот, завтра в бой пойдем, – сказал юноша, сделав несколько затяжек.
– Наверняка, – осторожно ответил сержант.
– Да нет – точно, – махнул рукой лейтенантик. – Войска сосредотачивают для наступления.
– И чего, волнуетесь? – поинтересовался Усов, так и не решившись зажечь сигарету.
– Конечно, – вздохнул юноша. – Это мой первый бой. Училище я только зимой закончил, а в действующую армию попал в конце апреля. Так, пару раз обстреляли, и всё.
– Ну и хорошо, – бросил Усов. – В войне нет ничего героического. Боль, слезы, кровь и пот – вот что такое война.
– Я знаю, – вновь вздохнул лейтенантик и, не докурив, швырнул сигарету в ведро. – Но всё равно как-то… А вы давно на войне?
Резкая смена темы сбила Усова с толку.
– Давно, – сказал он неохотно. – Как фашисты в Брянск пришли, так, почитай, с тех пор… Всё воюю, воюю. Скорее бы домой.
– А вот если предложат мир с немцами заключить и вас домой отпустят – согласитесь?
– Нет! – резко ответил Усов. – Пока хоть одна нацистская сволочь по земле ходит – никакого мира!
– Они у меня сестру убили, – добавил он после паузы. – Изнасиловали ввосьмером, а потом сапогами забили.
