За рекой продолжали неистовствовать молнии, пропарывая дыры в багряном плаще облаков. Нацелованная дождем земля раскисла, была влажная и податливая, сильно пахли травы.
Два лакея держали меня за руки и вели впереди всех.
Жерар шел за ними. Затем мушкетеры и Винтер, замыкали шествие остальные слуги.
Надо было повеселиться напоследок. Кто же добровольно идет на смерть?
— Вы получите по тысяче пистолей каждый, если поможете мне бежать! — шепнула я ведущим меня лакеям. — Но если Вы предадите меня в руки Ваших господ, то знайте: у меня здесь поблизости мстители, которые заставят Вас дорого заплатить за мою жизнь!
Слуги заколебались.
Атос, услышавший, что я говорила, быстро подошел к нам.
— Смените этих слуг, — скомандовал он. — Она что-то говорила им, на них уже нельзя полагаться.
Правильно, нельзя.
Лакеи, шедшие в арьергарде, переместились в авангард.
Вот и мой маленький Лис, как я его люблю еще с детства!
Когда мы дошли до берега, лилльский палач, опять в плаще и маске, начал связывать мне руки и ноги. Мушкетеры ждали, слуг отослали назад, чтобы посторонних сейчас не было.
Теперь мне предстояла самая сложная в жизни задача. И сделать ее надо было грамотно.
— Вы подлые, вы презренные убийцы! — завопила я. — Вас собралось десятеро, чтобы убить одну женщину! Берегитесь! Если мне не придут на помощь, то за меня отомстят!
— Вы не женщина, — холодно бросил граф де Ла Фер. — Вы не принадлежите к человеческому роду. Вы демон, вырвавшийся из ада, и мы заставим Вас вернуться на свое место.
— О, добродетельные господа, — разнесся над несущей воды рекой мой крик. — Имейте в виду, что тот, кто тронет волосок на моей голове, в свою очередь будет убийцей!
Мушкетеры дружно взглянули на человека в красном.
— Палач может убивать и не быть при этом убийцей, — как всегда безупречно логично ответил Жерар. — Он последний судья и только. Nachrichter, как говорят наши соседи-немцы.
Мужчины внимательно смотрели, как он стягивает веревку на моих ногах.
— Но если я виновна, если я совершила преступления, в которых Вы меня обвиняете, — прорычала я, — то отведите меня в суд! Вы ведь не судьи, чтобы судить меня и выносить мне приговор!
— Я предлагал Вам Тайберн, — оттер цлечом Атоса и выступил вперед дорогой брат. — Отчего же Вы не захотели?
— Потому что я не хочу умирать! — объяснила я ему и пообещала: — Я поступлю в монастырь, я сделаюсь монахиней.
Жерару, видимо, не нравилось то время, когда я воспитывалась в монастыре.
— Вы уже были в монастыре, — прогудел он, — и ушли оттуда, чтобы погубить моего брата.
Надо сказать, затянул он на мне путы на совесть — я не смогла встать и упала.
Жерар поднял меня, чтобы нести к лодке. Но, по-моему, я еще недостаточно вымотала своих палачей. Мне нужна хоть капля раскаяния с их стороны.
— Ах, боже мой, боже мой! — зашлась я в крике. — Неужели Вы хотите меня утопить?..
Первым не выдержал д'Артаньян. Он заткнул уши ладонями, повернулся к реке спиной и уселся на пень.
— Я не могу видеть это ужасное зрелище! — простонал он. — Я не могу допустить, чтобы эта женщина умерла таким образом!
Напомнить тебе, мальчик, с чего началось это захватывающее приключение?
— Д'Артаньян! Д'Артаньян! — кричала я исступленно. — Вспомни, что я любила тебя!
Гасконец встал и шагнул ко мне. Неужели спасет?
Дорогой супруг, в отличие от д'Артаньяна, забыл, с каким восторгом он приходил ко мне в спальню по ночам, поэтому он выхватил шпагу и загородил гасконцу дорогу.
— Если Вы сделаете еще один шаг, д'Артаньян, — слетела с него обычная невозмутимость, — мы скрестим шпаги!
Д'Артаньян упал на колени, губы его беззвучно зашевелились, он бормотал молитвы.
— Палач, исполняй свою обязанность, — сквозь зубы сказал Атос.
— Охотно, Ваша милость, — невозмутимо отозвался Жерар, — ибо я добрый католик и твердо убежден, что поступаю справедливо, исполняя мою обязанность по отношению к этой женщине.
Жерар и тут остался собой.
Атос, граф де Ла Фер, мой супруг, приблизился ко мне и сказал:
— Я прощаю Вам все зло, которое Вы мне причинили. Я прощаю Вам мою разбитую будущность, прощаю Вам мою утраченную честь, мою поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое Вы меня повергли! Умрите в мире!
У меня было такое чувство, что он говорит мои, адресованные ему слова. Будь счастлив, любимый!
Копируя до мелочей Атоса (который просто завораживал дорогого брата благородством своих манер), подошел расчувствовавшийся Винтер.
— Я Вам прощаю, — всхлипнул он, — отравление моего брата и убийство его светлости лорда Бекингэма, я Вам прощаю смерть бедного Фельтона, я Вам прощаю Ваши покушения на мою жизнь! Умрите с миром!
А не заплакать ли мне от умиления?
Приблизился побелевший д'Артаньян.
— А я прошу простить меня, сударыня, за то, что я недостойным дворянина обманом вызвал Ваш гнев. Сам же я прощаю Вам Вашу жестокую месть, я Вас прощаю и оплакиваю Вашу участь! Умрите с миром!
Хоть один извинился, и то приятно.
Но ты поздно просишь прощения, мой мальчик, меня уже убивают, убивают из-за твоих неблаговидных дел, из-за того, что ты сунул свой гасконский нос туда, куда тебя совсем не просили, разве ты этого не понял?
Я решила внести в эту трагическую минуту немножко загадочности и прошептала:
— I am lost! I must die!
С трудом, но я встала, внимательно посмотрела на пятерых мужчин, подолгу задерживаясь на каждом лице. Все они отводили глаза.
— Где я умру? — спросила я их.
— На том берегу, — ответил от лодки Жерар.
Он подхватил меня и посадил в лодку. Когда сам занес ногу, Атос вдруг некстати сказал:
— Возьмите, вот вам плата за исполнение приговора. Пусть все знают, что мы действуем как судьи.
Какая трогательная забота о сохранении чести. Прав был Жерар!
— Хорошо, — принял лилльский палач тяжелый мешок с золотом. — А теперь пусть эта женщина тоже знает, что я исполняю не свое ремесло, а свой долг.
И он швырнул золото в воду.
Да верю я тебе, брат, ты, пожалуй, единственный в мире, кому я еще верю, не подбадривай меня, я не боюсь. Кого мне бояться? Этих господ? Их пятеро, но впятером они отчаянно боятся меня, ни один не смог взглянуть мне в глаза, потому что они знают: не справедливости они жаждут, а жертвы для ублажения своего разбуженного ужаса. Бог им судья.
Лодка отчалила и понесла меня по водам Лиса к тому берегу. Она легко скользила вдоль паромного каната. От серой воды поднимался белый туман.
Я смотрела в глаза людям, остающимся на этом берегу.
Запомните меня, хорошенько запомните! Ни единой буквой я не отступлюсь от того, что делала на этой земле.
