Шульгин же мыслил совершенно противоположным образом: сначала победа, а уже потом – политические игры. Между теми, кто уцелеет и вообще к ним будет допущен.
Безусловно, в белом Крыму было гораздо легче. Совсем разные вещи – сплоченная команда друзей-единомышленников, прочный тыл, неограниченные денежные средства, армия, пусть и утомленная шестилетней войной, но по-настоящему профессиональная, готовая сражаться до последнего бойца, и тот бедлам, который Шульгин увидел здесь.
Воевать (в современном смысле) испанцы не умели, единственный теоретический багаж офицеров и генералов – проигранная сорок лет назад война с американцами. Довоенная армия развалилась, новая так и не сформировалась как единый боевой механизм. Добровольцы-республиканцы и интербригадовцы горели, как говорится, энтузиазмом и ненавистью к фалангистам, но представляли собой вооруженную лишь легким стрелковым оружием массу, мало дисциплинированную, плохо управляемую, достаточно стойкую в обороне, но наступать способную только в плотных боевых порядках на дистанцию прямой видимости.
Сохраняющееся в стране «демократическое коалиционное правительство» представляло собой наихудший в условиях гражданской войны способ управления, и чем дольше она тянулась, тем острее проявлялись его органические пороки: межпартийные дрязги, неспособность оперативно решать неотложные вопросы и проблемы, которых становилось все больше по той же самой причине.
Шульгин за дни, проведенные в бесконечных совещаниях с нашими советниками и представителями, а также и испанскими «товарищами и не очень», убедился, что наяву дела обстоят еще хуже, чем представлялось по книгам и документам.
Чтобы вести и выиграть гражданскую войну, нужна диктатура, не менее жесткая, чем франкистская здесь или большевистская в России. Из-за ее отсутствия там проиграли белые, здесь проигрывали республиканцы, а как ее учредишь, не устроив очередного государственного переворота? Главное – какими силами?
Коммунисты взять всю полноту власти не способны, не то руководство и не тот «человеческий материал». Очевидно, что при первой же попытке все их нынешние союзники разбегутся или перейдут в вооруженную оппозицию. Начнется бессмысленная и кровавая борьба всех против всех, что будет на руку только Франко. В считаные недели его войска овладеют инициативой полностью и окончательно.
Судя по радиограммам из Москвы и Севастополя, подготовка танковой бригады и конвоя затягивалась и затягивалась, в полном соответствии с теорией «трения» Клаузевица, если даже исключить прямой саботаж, чего исключать было нельзя.
К исходу первой недели Шульгиным овладело чувство, близкое к отчаянию. Как бывает на экзамене – время неумолимо убегает, а ты тупо смотришь на чистый лист бумаги, грызешь ручку, ощущая в голове гулкую пустоту и понимая, что спасения нет.
Ввязался, на свою голову! Войны решил в одиночку выигрывать! Прав был «писатель»: его элементарным образом подставили, жертвуя фигуру, чтобы на другом конце доски приобрести качество. Внушили, что он – сможет, а на самом деле просто убрали из Москвы, без пошлых приемов эпохи «плаща и кинжала». Разыграли классическую «вилку» – в итоге Лихарев и косвенно Сталин получили свободу рук в столице и стране, а в результате катастрофического провала Шестакова здесь республика падет еще быстрее, со всеми вытекающими.
Гениально, ничего не скажешь! Все хитроумные планы Антона летят к черту! Никакой новой геополитической конфигурации не получится, все случится с точностью до наоборот. Кто в таком случае выигрывает?
Самое главное, преодолевая сопротивление, наружу из глубин подсознания со все большим напором карабкался Шестаков со всеми своими комплексами сталинского чиновника. Его обуревал страх поражения и неминуемой расплаты, которая ждет по возвращении в Москву. Страх и тоска за семью, заброшенную неизвестно куда, глубокая депрессия, вызванная потерей собственной личности. Все это так или иначе прорывалось в психику Шульгина, будто первые приступы овладевающей им шизофрении, а также маниакально-депрессивного психоза.
Он отодвинул бумаги, с опаской и ненавистью покосился на стол с десятком разностильных телефонов, от деревянного, инкрустированного пластинками слоновой кости, до полевого «Эриксона» в кожаном футляре. Любой мог зазвонить, сообщая об очередной пакости. Хороших вестей он не ждал. Ниоткуда.
Вышел на балкон глотнуть холодного морского ветра, и почти сразу его вдруг накрыла новая черная волна удушающей депрессии. Намного более сильная, чем все, что ему приходилось переносить прежде. Был бы он сам по себе, наверняка добрался до своей походной аптечки, проглотил нужную дозу специального препарата. А сейчас Шестаков не позволял двинуть ни рукой, ни ногой. В буквальном смысле – вздохнуть невозможно – горло словно удавкой перехватило, воздух с сипением и всхлипами проталкивается через бронхи, и будто при сильном приступе стенокардии – вспышка страха перед близкой смертью. Страха такого рода, что проще самому шагнуть в жадно ждущую темноту внизу, чем дальше его выносить…
«Инфразвук, – мелькнула последняя здравая мысль. – Очень похожая симптоматика… Ну уж хрен, не поддамся!» Вообразил себя чем-то вроде колонки мощного динамика, зрительно представил распространяющуюся во все стороны контрволну.
«Интерференция, мать вашу, интерференция!» – он будто бы генерировал сейчас колебания мирового эфира, способные в противофазе погасить, свести на полный ноль те, что были направлены на него.
И ведь получилось, как ни удивительно. Отпустило.
Сашка в ярости ударил кулаком по перилам балкона.
Его штабной номер располагался на пятом этаже отеля «Альфонс», остальные комнаты по обе стороны длинного коридора занимали сотрудники миссии, несмотря на поздний час продолжавшие работать по намеченным планам. Их, похоже, удар не коснулся, ни криков ужаса не донеслось из соседних окон, ни иных признаков нарушения заведенного в «департаменте» порядка. И слава богу! Логически все объяснимо – обычные люди не то что субъектами, объектами игры не являются. Они лишь фон, антураж и реквизит «представления».
«Нет, ну, паскуды! Разве мы так договаривались? Это уже не благородная игра, это – «ход конем по голове».
– Стоп, стоп, парень, – тут же сказал он сам себе вслух, дрожащими пальцами поднося огонь к очередной сигаре. С ними тут было хорошо, испанские товарищи снабдили несколькими коробками самых дорогих и ароматных. – Если все обстоит как раз наоборот? Мы не проигрываем, мы все делаем правильно, даже успешно, они это поняли раньше, чем я, вот и подсуетились. Наемного убийцу подсылать или бомбардировщик на отель направлять не захотели, решили вот так попробовать. Элементарная вещь. Главное – не поддаваться. Впервые, что ли?