Разминая затекшие конечности, он быстро, с помощью фонарика, осмотрел самолет. Ничего важного повреждено не было, все пули пришлись только по передней части кабины. Сел в кабину, осмотрелся. Все действительно было просто. Немногочисленные приборы вопросов не вызывали. Двигатель погибший пилот после посадки не выключил, так что можно было сразу взлетать. Вейсе, держа пистолет в руках, устроился сзади. Андрей плавно дал газ и уже через несколько секунд самолетик вспорхнул в небо.
– Поднимемся повыше, – предложил Воронов.
– Хорошо, – согласился немец, изучая карту.
Набирая высоту, Андрей лихорадочно искал выход из ситуации. Как переиграть этого матерого диверсанта? Отклонений от курса тот не допустит. Выбить пистолет? Как? Да и чем это поможет?
– Курс сто десять, – приказал оберстлейтенант. Воронов послушно выполнил команду. Десять минут полета в этом направлении – и они будут над вражеской территорией.
– Вейсе! – проорал Андрей, перекрикивая шум двигателя. – Что написано на этой табличке?
Он указал на небольшую металлическую пластинку, укрепленную в правой нижней части приборной панели. Немец, отстегнув ремни, протиснулся вперед справа от пилотского кресла, вдоль двери кабины со сломанным пулей, как заметил Воронов, замком. Поэтому дверь плотно не закрывалась, постукивая в набегающем потоке воздуха. Оберстлейтенант склонился к табличке, подсвечивая себе фонариком, но не забыв второй рукой приставить пистолет к затылку пленника. "Ну, была-не была, другого шанса не будет!" – Андрей резко, насколько мог, двинул ручку управления вправо, одновременно со всей силы пихая немца правым же локтем. Непривычный к таким маневрам самолетик, тем не менее, стал послушно поворачиваться правым боком к земле. Грохнул выстрел – рефлексы диверсанта сработали мгновенно, но инерция сделала свое дело: дуло пистолета немного сместилось и пуля лишь пробила крышу кабины над головой Воронова. В тот же момент, ускоренный пинком и силой тяжести Вейсе навалился на дверь, и ее разбитый замок не выдержал. Она распахнулась и немец, вывалившись, исчез в темноте ночи. Все произошло за секунду и Андрей только успел заметить блеснувшие в отсвете лампочек приборной панели расширенные от ужаса зрачки врага.
– Секунд десять у тебя есть, чтобы подумать о превратностях судьбы! – торжествующе заорал Воронов, возвращая самолет в горизонтальное положение. Но не предназначенная для таких издевательств транспортная машина, видимо, обидевшись, потеряла скорость и сорвалась в штопор.
– Бли-ин! – Андрей даже на секунду растерялся. Штопор на незнакомой машине, ночью! А высоты всего около пятисот метров!
"Спокойно!" – сказал он сам себе. "Все самолеты выводятся из штопора примерно тем же способом! Так, ручку в нейтраль, педаль – против вращения самолета. Ждем…"
Сделав два витка, "Шторьх" неохотно прекратил вращение, устремившись носом к земле. Воронов, сдерживая себя от резких движений, аккуратно потянул ручку на себя, выходя из пикирования. Хватит ли высоты? В нижней точке гигантской дуги затаившему дыхание Андрею показалось, что по днищу самолета хлестнули верхушки деревьев. Машина перешла в набор высоты и он, наконец, перевел дух. "Неужели получилось?!!" – начал осознавать Воронов последние события. Развернулся на обратный курс. Теперь оставалось только найти в темноте безопасное место для посадки…
Андрей расслабленно валялся на диване. Наконец-то покой, после сумасшедшего напряжения последнего месяца. Столько событий уместилось в эти четыре несчастные недели…
…В Москву он добрался через два дня после той безумной ночи. Сталин уже успел поставить на уши все спецслужбы, поэтому очень удивился, когда Воронов, прямо с аэродрома, в грязной порванной форме неожиданно явился в Кремль. Потом он долго сидел с Берией, вспоминая все подробности услышанного от покойного оберстлейтенанта. Надо было постараться отделить ложные факты, подсунутые хитроумным немцем, от правды, часть которой тот был вынужден упомянуть. Очень помогло то, что Андрей вспомнил, где и когда могла быть сделана та фотография на листке у Вейса. Теперь можно было попытаться определить примерный круг причастных лиц.
На время расследования Сталин категорически запретил Воронову выходить из бункера Ставки, где ему выделили койку в комнате охраны. Так он и сидел там три недели, развлекаясь только постоянно поступающей информацией о ходе сражения на юге…
…В первые дни после начала немецкого наступления захваченные врасплох советские войска ничего противопоставить превосходящим силам противника, прикрытым многочисленной авиацией, были не в состоянии. Неорганизованные попытки двух мехкорпусов нанести фланговые удары по группе Гудериана успехом не увенчались. На пятый день передовые отряды обеих танковых групп соединились, отрезав часть войск Южного Фронта. После чего, предоставив подтянувшимся пехотным дивизиям добивать окруженцев, объединенные подвижные силы противника начали продвижение к Южному Бугу, забирая севернее. Как выяснилось из захваченных позже документов, путем выдвижения вдоль этой реки в тыл аж Летичевскому УРу, план предусматривал гораздо более масштабное окружение сконцентрированных в трех укрепрайонах советских частей. В то же время, "влезшие" за группой Клейста через дырку в оборонительной линии возле Тирасполя румыно-итальянские войска повернули на юг, обходя Одессу.
Но на второй неделе наступления противник начал сталкиваться с проблемами. Первым неприятным сюрпризом оказалось наличие вдоль левого берега Южного Буга третьей оборонительной линии. Долговременных укреплений там не было, но ее наличие не позволило немцам сходу форсировать реку. Не тратя времени на взлом очередных советских укреплений, Гудериан повернул на север, продвигаясь по правому берегу к своей главной цели.
Вторым сюрпризом стала достаточно быстрая переброска значительных сил советской авиации в район боевых действий. Работа по расширению аэродромной сети и стандартизации вспомогательного оборудования дала свои плоды, позволив ВВС РККА довольно быстро сманеврировать силами. Конечно, переброска заняла не два дня, как у Люфтваффе, а две недели, но зато включила в себя гораздо больше авиачастей. Поэтому, первоначальное господство немецкой авиации на этом направлении постепенно сменилось паритетом, а потом – и количественным превосходством советской. Что сразу же почувствовали на своей шкуре наступающие на север части Вермахта.
Ценой гибели трех стрелковых дивизий фронтового резерва, выдвинутых на направление вражеского удара, советскому командованию удалось снизить темп немецкого наступления, разменяв погибшие части на несколько дней задержки. Пока все более подвергающиеся ударам с воздуха танковые клинья Гудериана и Клейста наматывали эти дивизии на гусеницы, на рубеже восточнее Могилев-Подольского УРа закончилось сосредоточение подвижных механизированных соединений из состава Юго-Западного и Южного фронтов, а также Резерва Главного Командования.
