— Крестим его под именем Окунь. И едим рыбу.
Здесь и крестить не надо. Я — не муж, я — попандопуло, ясного далиля на запрет — нет, а ахляк — не срабатывает.»… остальное остается на своей основе — дозволенность».
Абдулла пребывал в шоке. Пришлось успокаивающе улыбнуться ему. И повторить, в очередном, на этот раз — в исламском варианте, объяснение с Манефой. Снизить чудовищность произведённого, с его соучастием, кощунства путём приближения к действующей религиозной доктрине. Описать новое — как естественное в рамках старого.
— Ты так испуган, мой дорогой хаджи… Ты встревожен, взволнован и удручён. Произошедшим? Не волнуйся — мы не нарушили законов Аллаха, данных правоверным через Пророка. Посуди сам. «Как вы знаете, мази (мужская смазка) — харам». Но была ли… э-э-э… мази? Нет. Была слюна правоверного. Тебя. Сладкая как мёд.
Бедняга судорожно сглотнул. «Песня песней» царя Соломона: «Слюна его слаще мёда» — на слуху и христиан, и у мусульман.
— Сказал шейх уль Ислам Ибн Теймия: «Верное мнение, что прикосновение к наджасе является разрешенным лишь по причине нужды, как например для удаления ее, или истинджа». Но разве не нужда вела нас? Разве мог ты, истинно правоверный, пренебречь столь ярким и столь редким свидетельством Его? Здесь нет наджасы. Ибо не может скверна проистекать из ниспосланного Аллахом. Разве чудо, сотворённое Аллахом — Чёрный Камень Кабы — покрыт нечистотами? Он был белоснежен, как одежды Всемилостивейшего, пока грехи множества кающихся паломников не покрыли его чёрной коркой. Но и в таком виде он чист и непорочен. И удостоен поцелуя Пророка.
Не будем форсировать напоминание о ханбалитском и шафиитском мазхабах — двух из четырёх правовых школах в ортодоксальном суннитском исламе, (благословение и приветствие Аллаха им) которые не считают сперму — наджаса. Пусть он сам додумается до этого… успокаивающего душу открытия.
Может, его ещё разок? Нет, перебор. «Момент истины» пережит. Теперь надо выйти без разрушения.
— Однако мы последуем хадисам и улемам и совершим омовение. Ибо так чувствует моя душа. А Аллах знает обо всем лучше! Хвала Аллаху — Господу миров! Эй, кто там! Два ведра тёплой воды. Бегом!
Ислам, на мой взгляд, куда более чистоплотная религия, нежели христианство. Пятикратное большое омовение перед каждой молитвой, в жарком климате, при постоянной работе со скотом… Проповедь телесной чистоты, столь фундаментально забитая в ислам, сохранила тысячи, если не миллионы жизней правоверным за столетия после Хиджры. Этому же способствовало и чётко отрицательное отношение к наджаса. Слишком многие биологические субстанции в жарком климате быстро становятся опасными для человека. Почему они в этот перечень внесли алкоголь? Отличное же дезинфицирующее средство! Но не внесли опиум? Аллах ведает!
Требования к гигиене, насаждаемые исламом, хорошо видны на бытовом уровне и в 21 веке. Женщины в России, жившие с турками-строителями, обязательно отмечали чистоплотность своих мужчин. Сразу после отсутствия алкоголизма и связанной с ним склонности к агрессивности и мордобою.
Для меня ислам и минет — близнецы-братья. В том смысле, что оба требуют определённого уровня гигиены. Что, в условиях «Святой Руси» 12 века, приводит к всеобщей «белоизбанутости». К чему я, собственно, и стремлюсь. Был даже момент, когда я подумывал о всеобщей исламизации Руси.
Увы. Спустя 2 века после Крещения, на «Святой Руси» от Карпат до Мурома действуют ещё языческие святилища, новгородские князья устанавливают отдельный налог на язычников. Даже и к 21 веку русское православие будет характеризоваться как «двоеверие». Впрыснуть сюда, вместо «мирной проповеди», ещё и Коран. С его воинствующим отношением к иноверцам, с концепцией вооружённого джихада… Хотя, конечно, есть и джихад личный, этический… Но это ж так тяжело!
Ближайшая аналогия — дать каждому рюриковичу по атомной бомбе: взорвут всё нахрен! Из лучших побуждений.
«— Обезьяна! Зачем ты бьёшь камнем по бомбе?! Она же взорвётся!
— Ничего. У меня ещё одна есть».
Да и вообще: нормы поведения, придуманные в жаркой сухой пустыне, при внедрении её в наших климатических условиях… Как бы хуже не было. Про свинину я уже говорил. А пятикратный намаз? В любом месте, где правоверного застигло время вопля муэдзина, он должен постелить коврик, встать на колени, обратиться к Мекке и вознести хвалу Аллаху. Я — не против. Но у нас на земле полгода снег лежит. В отличие от Аравии. И морозы за двадцать. В отличие… аналогично. Я тут недавно «Кающуюся Магдалину» на дворе смоленского князя изображал — мне не понравилось. И другим — не пожелаю. Лучше уж в церкви, в тепле, на сухом. Для коленей — точно лучше.
* * *
Тут нам принесли воды, и мы исполнили гусль-тартиби — полное омовение по частям в строго определённом порядке. Я, естественно, в этом порядке… нихт ферштейн — пришлось подглядывать и учиться на ходу. Что начинать надо с головы — и сам сообразил. А вот что с правой половины тела… чуть не прокололся.
Абдулла снова взволновался: в коранической традиции есть чёткие указания — где волосы на теле — брить, где — выщипывать. А у меня вообще нигде нет! Аллах поблаговолел и избавил! Хвала Аллаху Правящему, Властвующему над всем! И над моими фолликулами — в том числе.
Уже натягивая на себя портупею с «огрызками», обратил внимание на забившегося в угол постели Джафара. Только глаза у мальчишки поблёскивают.
— Э… Достопочтенный хаджи Абдулла. Правильно ли я понимаю, что случившееся здесь не должно быть известно прочим? Следует ли нам сохранить это в тайне? Нам всем.
«Мойдодыр» потряс головой, выбрасывая из своей черепушки одни мысли и впуская другие — более близкие к текущей реальности. Медленно подбирая русские слова, вспотев и неоднократно глубоко вздохнув, построил пару вполне литературных фраз:
— Э… Благородный… э… Иван. Твоя мудрость… проявленная в твоей… э… предусмотрительности — поистине… достойна восхищения. Конечно, пока ты не сочтёшь своевременным… объявить о своей… э… особенности среди людей — следует сохранить её в тайне.
Тут он сообразил, посмотрел на внука, тяжело вздохнул и продолжил:
— Я пришёл сюда с мыслью предложить тебе денег для выкупа моего любимого внука. Но увидел… несоизмеримо большее. Жемчужину мира и отпечаток Всевышнего. Тайну надлежит сохранить. Лишь об одном молю тебя: не убивай его. Он — мой последний оставшихся в живых. Хочешь — возьми его с собой. Пусть он будет верным рабом твоим, пусть отсвет твоей славы, твоего пути — падёт и на него. Можешь урезать ему язык. Или иным образом обезопасить свою тайну. Но — сохрани ему жизнь. Ибо он — единственный в моём роду, от моей крови.
