— Я убила бы тебя без раздумий, — призналась Аш. — Если бы пришлось.
— Еще бы, — взгляд женщины переходил с мальчика-раба, стоявшего в нескольких шагах с кувшином вина, у него были белые, как одуванчик, волосы; на других рабов, наконец, остановился на самой Аш.
— Они не могут меня заставить что-то делать. Никакого чуда, ничего. Я больше не хочу говорить с военной машиной. Я не хочу ничего слушать! Конечно, они ничего не могут сделать, пока я не заговорю с ними, а я не хочу, не хочу!
— Возможно. Но это значит чертовский риск.
— А ты чего хочешь, чтобы я сделала? — ее взгляд стал острым. — Убить себя, потому что голоса в моей голове говорят мне, что я должна совершить дьявольское чудо? Я — как ты, девчонка Аш, я солдат. Я никогда не совершала чудес! Я молюсь, я хожу к мессе, я жертвую, когда надо, но я не священник! Я женщина. Я дождусь, пока мы убьем этого бургундского герцога, и посмотрю, смогу ли…
— Поздно уже! — прервала ее Аш, и Фарис замолчала. — Эти существа способны погасить солнце. Они же это сделали. Смотри, они забирают солнечную энергию и они оделяют ею тебя, — это так же, как милость Господа нисходит на священника, — и что ты думаешь, тебе после этого так просто будет отказаться?
Женщина облизнула губы. Когда она заговорила, в ее голосе уже не было нотки надвигающейся истерики.
— Что бы ты мне предложила сделать? Броситься на свой меч?
— Уговорила бы господина амира Леофрика разрушить каменного голема, — тут же выпалила Аш.
Визиготка смолкла и молчала долго, можно было до сотни сосчитать. Молчание прервало ржание боевого коня из рядов солдат. На солнце сверкали орлы визиготских легионов.
«Мне не подойти к ней и не убить прежде, чем они убьют меня.
Может, и не придется».
— Сделай это, — настаивала Аш. — Тогда они до тебя не доберутся. Каменный голем — их единственная связь.
— Предать своего Бога, — пораженная Фарис отрицательно качала головой.
— Они однажды говорили с твоим ясновидящим Гундобадом, и один раз с Роджером Бэконом, — настойчиво сказала Аш. — А уже потом — с военной машиной, с нами. У них другого голоса нет. У тебя тут армия. Леофрик тебе отец, не важно, что он болен. Ты обладаешь властью. Никто не может запретить тебе вернуться в Карфаген и превратить каменного голема в обломки!
Женщина в визиготской кольчуге быстро поняла ее мысль, хотя Аш казалось, что та размышляла немыслимо долго.
— Значит, отрезать от себя эти «Дикие Машины» — ценой того, что я больше никогда не буду участвовать в сражениях.
— Или ты, или машина, — в легкой улыбке приподнялись уголки губ Аш. С юмором она сказала: — По сути дела, ты права: вот я тут сижу с генералом визиготской армии и прошу ее разрушить тактическую машину, которая помогает ей выигрывать войны…
— Я, честно, хотела бы, чтобы это оказалось такой военной хитростью, — Фарис переплела пальцы, поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки.
Аш не слышала в голове никаких голосов, которые бы свидетельствовали, что Фарис обращается к военной машине, к Леофрику или Сиснандусу. Обе они молчали.
Через некоторое время Фарис подняла голову:
— Теперь я могла бы помолиться о том, чтобы твой герцог остался жив.
«Он… не мой герцог», — чуть не запротестовала Аш. Но не стала. — Он сейчас мой наниматель, так что предполагается, что я желаю ему выздоровления! Даже если там почти нечего поставить на карту.
Фарис хмыкнула. Протянула руку за кубком и снова отпила, от вина ее верхняя губа стала лиловой.
— Почему бургундский герцог?
— Не знаю. И ты не знаешь?
— Нет. Не рискую спрашивать, — Фарис искоса посмотрела на небо, на собирающиеся желто-серые тучи. — Мой отец — Леофрик никогда не разрушит каменного голема. Даже сейчас. Он жизнь ему посвятил, и нас всю жизнь воспитывал. И он болен, а разговаривать с кузеном Сиснандусом я могу только при помощи военной машины, и меня… подслушивают. Тут выход один: мне самой поехать туда, проехать по всей территории и пересечь море, чтобы поговорить лицом к лицу.
— Значит, так и поступи!
— Это… будет не так легко?
Аш почувствовала, что исчезло напряжение между ними, услышала это в вопросе визиготки. Они сидели по разные стороны столика, глядя друг на друга: одна в миланском доспехе, другая в военных одеждах под ярким плащом; лицо со шрамами и лицо без шрамов вдруг стали спокойными.
— Почему нет? Продли перемирие, — Аш постучала пальцем по столу, пластинки на рукавице сдвинулись. — Твои офицеры лучше станут продолжать осаду и попытаются заморить нас голодом. Они знают, что при непрерывных атаках они теряют уйму людей. Продли перемирие!
— И ехать на юг, в Карфаген?
— А почему нет?
— Меня отправят назад сюда! И прикажут не уезжать.
Аш сделала глубокий вдох, чувствуя, что напряжение ослабло, чувствуя подъем в душе.
— Дерьмо, да подумай ты об этом! Ты ведь Фарис, тут ни у кого нет достаточной власти, чтобы спорить с тобой. Ты едешь в Карфаген. Эта осада будет тянуться месяцами.
Аш вдруг поняла, что возникшее в ее душе неожиданное ощущение — это надежда.
— Но, сестра… — говорила собеседница.
— Лучше тебе вернуться в Карфаген и разрушить каменного голема, хочет того Леофрик или нет. А что, лучше сидеть тут и знать, что только твоя смерть может остановить надвигающуюся катастрофу? — Аш подняла вверх палец. — Мы уже не о войне говорим! Речь о том, что уничтожено будет все. Черт побери, да уведи ты домой визиготскую армию и захвати дом Леофрика, если понадобится!
Губы визиготки искривила улыбка.
— Ну уж на это ребята не пойдут. Даже ради меня. Империя принимает определенные меры предосторожности на такой случай. Но… Отец может ко мне прислушаться. Аш, если я уеду, и если у меня не выйдет, тогда, возможно, мы в безопасности пока. Может, если я уеду из Бургундии, то ничего и не случится.
— И этого мы не знаем.
«Если ты уедешь отсюда, — вдруг подумала Аш, — рядом с тобой не будет никого, кто знает, что тебя надо убить. Дерьмо, как я этого не сообразила. Но это все же шанс — может, идея сработает и не станет каменного голема…»
— Они Великие Демоны, — серьезно сказала Фарис, — Принцы и Троны и Силы Ада, выпущенные в мир и получившие власть над нами.
— Продлишь перемирие?
Фарис смотрела вдаль, как будто ее мысли блуждали где-то.
— Минимум на день. Я должна подумать, должна тщательно обдумать все.
«Остановить атаки, бомбардировки на целый день; неужели так просто?»
От такой феноменальной уступки у Аш пересохло во рту, от страха, что Фарис возьмет ее назад. Она заставила себя принять уверенный вид наемника, привыкшего выторговывать условия найма на участие в войне; старалась, чтобы на ее лице не выразились внутреннее напряжение и внезапная надежда.
