Потом поворот с трассы направо, еще километра три – вроде дома. На КПП шлагбаум, цырики втроем, с «мосинками», справа из мешков что-то вроде блокпоста, «максимкино»[263] рыльце бульдожье торчит. Не пускают, зело борзо. Сунул документы – присмирели слегка, но – бегом на КПП. Телефон? Прибегает радостный:
– На КП говорят, нет у них никакого младшего лейтенанта Малышева. – На мое «Них!!!» весело так продолжает: – А есть лейтенант Малышев, Константин Иванович. Теперь.
Н-н-нах-х-х!!! Блин, шуточки. Впрочем, летуны народ здоровый, во всяком случае, до инфаркта большинство не доживает. Так и. Сойдут, значит, и такие… прикольчики. Подруливаем прямо к КП, старому, там прощаюсь с Матвеичем. Торопится. Вроде и знакомы всего-то ничего, почти не разговаривали – а вот прикипело будто. Одной крови, наверное…
На КП без малого счастливый Сиротин. Забавно. Комбез переделан – наподобие моего, – и свинорез немецкий из-под клапана на правой штанине выглядывает. Откуда, понятно – десантуры немецкой не слабо накрошили, но до чего ж быстро моды меняются! Вот и я уже свое веское слово сказал. Кутюрье, блин… Нетрадиционной для той публики ориентации.
– Костик, а мы думали, ты… это… совсем (пи-ип). Хотели уже на посмертно посылать. Красную Звезду!
– Спасибо. Польщен. Весьма. Но пока не надо. Как с еропланами?
– С еропланами труба (пи-ип). Даже свой отдал. На одиннадцать боеспособных, – поморщившись, скользнул рукой по ягодице, – летунов шесть машин. Мне (пи-ип, пи-ип) запретили (пи-ип). С прошлого раза (пи-ип) швы разошлись. Доктор обещался (пи-ип) ногу отрезать, (пи-ип) не хочу!
Действительно, не хочет человек, сразу чувствуется. Раньше, помнится, матерного слова не услышишь. Или отсутствие комиссарского шеврона сказалось? Надо бы изучить данный феномен. Если успею.
Печально, однако. Всего-то за день боев. Из двадцати четырех, с Толиком, молодых и с утра здоровых ребят больше десятка уже – все. Впрочем, кто-то, может, и вернется. Наподобие меня. Но и из без малого тридцати «чаек» – шесть. Пипец полчку.
– Однако это… (пи-ип). Пехота доложила, они аэродром освободили. Ивацевичи. Там «чаек» много. Говорят, есть и исправные. Откуда взялись – (пи-ип) знает. Безлошадная команда с технарями вон, видишь, у ангара собирается?
И правда, метрах в ста грузовик, «ЗиС-5», кажется, и на него, в кузов, народ бочку закатывает. Все вместе. По наклонно уложенной паре толстенных досок.
– Разрешите? – Сиротину.
– Давай. Тебе надо летать.
Подхожу неспешно, молча впрягаюсь в трудовой подвиг. Рядом Коля трудится, сосредоточенный взгляд в бочку – тяжелая, сволочь, воняет бензином и даже не булькает, полная потому что, падла, – дотолкали почти доверху, тут он глазами скосил, и бочка тут же обратно валиться начала. Еле спасли. Бочку. Да и Коле мало не показалось бы. Водрузили, поставили на попа рядом с прочими – с десяток где-то, и что тут началось – словами не обсказать. Орали до хрипоты, охлопали всего. Толик тут же. Его, оказывается, тоже задело, сначала вроде ничего, а как на посадку – шасси не выпустилось. Пришлось на брюхо, так что теперь тоже безлошадный.
Потом подъехала «полуторка» с начальником особого отдела, лейтенантом НКВД по имени Павел. Сиротин так называл. При мне. И шестью цырями. Один с ДП[264], остальные с «трехлинейками». Мы на «полуторке» вперед, «ЗиС» с Колей в кабине и парой цырей в кузове – следом. В Пинск заезжать не стали – водила с «полуторки» знал короткий путь. Часа за три обещал доставить. Тропою дедушки Хо[265], как у нас говорили. Рванули сначала по малой шоссейке, потом по лесным и проселочным дорогам. Повсюду довольно много войск, хотя очевидно, что здесь далеко не главное направление. Похоже, наши пытаются успеть укрепиться. По западному флангу продолжающей наступать группировки. В основном пехота. Лица усталые, запыленные, но – без тени безнадеги. Наоборот, видно – бойцы идут. Кадровая армия. Почти полностью уничтоженная в том 41-м. Да и теперь… Большинство из них так и умрут – относительно счастливыми. Знать не ведая, какая силища им противостоит и какие еще муки да тяготы впереди…
То и дело какие-то посты, шлагбаумы, регулировщики. Проверяют. Каждый раз «тэтэху» грудью ощущаю. Да и остальные как-то подбираются. Этому, будем считать, немцы уже научили. Что пост или регулировщик – это вовсе не непременно свои. Однако так, пожалуй, за три часа – разве что в мечтах. Одно радует – Люфтваффе почти не летают. Стратеги прошли пару раз, но на такой высоте, что нитка инверсии лишь едва-едва различима. Похоже, дали понять. Что летать предпочтительно повыше. Им. Тем не менее головами крутят все, включая технарей. И этому научились. Ну и славненько…
Жаль, пообедать не успел. Впрочем, ребята поделились сухпаем – хлеб, колбаса какая-то… ничего, определенно без сои. Огурцы соленые, чаек. Я их – квасом. Угостил. Без особого восторга. Поколение до пепси… Что имеем – не храним, потерявши – плачем.
Заодно узнал, что Харитонова четверку ополовинили и Р-10 схрумкали, натурально, «сердца». Те самые или нет – кто знает. Про аэродром-обманку делиться не стал. Не приучен. Болтать попусту. Если из наших кто в плен попадет – зачем ему лишнее знать?
Нам-то это четко вбивали. Вообще, еще с СССР традиция такая. Каждый боец должен знать свой маневр. Но не более того. Многия знания – лишние печали. Кстати, в этих местах прежде побывать не довелось. В отличие от, увы, очень многих других. Батькивщина на диво легко перенесла все передряги. Ну, не то чтобы вообще без проблем – но вполне. А пертурбаций и вовсе не было. В смысле, на местах. Да и в Минске. Будто все предшествующие годы к чему-то такому как раз и готовились, партизаны хреновы…
Пожалуй, и интеграция новой Евразии начиналась именно отсюда. Сначала беженцев приняли. Израильских. Потом – из Франции, Испании, Бельгии, Голландии, Норвегии даже. Потом Витебская бригада[266]. Поучаствовала. В косоварских делах. Потому как Бундесвер не слабо захиремши стал к тому времени. Им даже на себя сил не хватало, не говоря уж о помощи соседям. У австрияков тем более. С чехами. У панов, как всегда, свои дела были. Запредельно важные. Выясняли, у кого длиннее и толще. Потом какие-то католические разборки… В общем, полякам ни до кого было. Вот Беларусь и сорвала банк. Батька ихний очень солидно смотрелся. Даже в сравнении с Германией. Почти автономная страна с трудолюбивым, грамотным и спокойным населением. Это, как выяснилось, и есть главное национальное богатство. А не природные ресурсы или территория, и уж тем более – деньги.
Помнится, у меня один… ну, не то чтобы приятель… В одном классе учились. Он по финансовой линии пошел. На первой встрече одноклассников меня не было – вообще не люблю такие мероприятия. А на вторую занесло. Каким-то ветром… не помню. Рядом сидели – разговорились. Историка вспомнили. Казанову нашего, грозного совратителя несовершеннолетней девственницы. Почти невинной. И девственницы тоже – почти. Тот, кстати, не слабо приподнялся. На тогдашней – очередной – демократической волне. Волны же, как известно, колышут. То, что сверху плавает. Коль скоро речь об историке зашла, вспомнили и историю. Отечественную. До сих пор будто перед глазами его поддатая рожа, как он, брызжа слюной на блюда с аккуратно затушенными, строго по этикету, бычками, возмущается: «Нет, я просто не представляю, как Гитлер мог проиграть ту войну! У него же было столько денег!»
Так, значит, его и учили. В финансовом. По лучшим демократическим американским образцам и понятиям. В адаптированной для папуасов доходчивой форме. Это я не в том смысле, что про Гитлера что-то не так. На самом деле не так было все! Ибо буквально все мерялось тогда на деньги, будто бы деньги – сами по себе – хоть что-нибудь значат. Сугубо виртуальная сущность. Уверен, если бы не та катавасия с российскими биржевыми фокусами и Китаем, случилось бы еще что-нибудь. Не раз и не два до того нехилые мыльные пузыри с таким – на весь мир – треском лопались, раздутые на американской почве. Как известно, богатой… сланцевыми и прочими дурнопахнущими газами. Долго по грани ходили, великие финансисты, пока не… Цивилизация, живущая по извращенным до противоположного знака принципам социально-экономического дарвинизма самого примитивного толка… обречена!
Империи вообще редко гибнут от внешних воздействий. Обычно – разложившись изнутри.
На шоссе таки выскочили часа через три. С половиной. К шестнадцати то есть. Двадцати трем. До Ивацевичей километр где-то еще. Здесь повоевали. Наши танки – БТ и Т-26 в основном. Десятка два, пожалуй. Еще пяток дальше, в полях, и до лесных опушек. Раскуроченные большей частью без малого до неузнаваемости. Ни Т-34, ни КВ[267] – ни одного. С крестами тоже, но где-то пара всего. И поцелее. Зато машин больше немецких. В основном, похоже, вполне еще. Возле них трофейщики, что ли, суетятся. Трупы в фельдграу и тела в защитном никто не убирал. Только с проезжей части на обочину все посдвигали – как получилось, так уж и вышло. Как влево свернули, на протяжении доброго полукилометра – до самого переезда – попритихший народ с желваками на скулах наблюдал, как приближаются слева и справа разбитые и сгоревшие пульмановские вагоны. Санитарного поезда. На переезде выяснилось, что поезд был немецкий. Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее[268].
