Где они их берут только? Наверное жёсткий кастинг проводят. Голова, напоминающая формой яйцо гладко выбрита. Лицо, как сказали бы классики девятнадцатого века, геморроидальное. Жирный, отёчный, потный.
Глазки шаловливо бегают, пытаясь найти причину неожиданного и срочного вызова к шефу. Видать причин этих существует намного больше одной, вот и потеет бедолага, пытаясь угадать, за который из косяков его сейчас нахлобучивать будут. Тем более, в приёмной уже наверное появился конвой.
— Заходи, — недовольно бросает Печёнкин.
Евстратов, а это несомненно он, проходит к столу на полусогнутых. На меня бросает недоумённые и испытующие взгляды. Что мол за пацан и как он связан с поспешным вызовом на ковёр?
— Здравствуйте, — на всякий случай говорит он мне, кривя блестящие влажные губы в подобии улыбки.
Здорово, коли не шутишь.
— Здравствуйте, — внешне благосклонно киваю я.
— Евстратов, твою мать! — зло и напористо, как маленькое цунами, напускается генерал на своего зама и вдруг замолкает.
Воцаряется пауза. Печёнкин выглядит немного потрёпанным и крайне задумчивым и, как бы, зависшим. Зам тишину не нарушает, стоит и глазами лупает. Луп-луп. Луп-луп.
— Евстратов, — наконец выходит генерал из ступора. — Ты когда отчёт по хищениям социалистической собственности сдашь?
Подполковник пыхтит и пучит глаза, пытаясь понять, зачем его нужно было тащить сюда по столь незначительному вопросу. Наверное, это связано со мной, но я, опять-таки, слишком юн, чтобы быть причастным к этим проблемам. Не проверяющий же я, в самом деле. В общем, полное замешательство.
— Х*ли ты молчишь?! — взрывается генерал. — Дар речи потерял? Чтоб завтра до обеда отчёт был у меня! Понял?
— Так точно! — кивает Евстратов.
— Конвой там? — спрашивает Печёнкин.
— Да, — снова кивает зам.
— Ну, так отпусти! Нечего по приёмным околачиваться да на девок пялиться!
— Есть, — покорно и подобострастно отвечает зам с лёгким кивком.
— Свободен!
Евстратов опять кивает, на этот раз молча, и снова на полусогнутых, как Годзилла из старинных чёрно-белых фильмов, идёт к выходу.
— Аресты нужно проводить уже сейчас, — говорю я, как только дверь за подполковником закрывается. — Готовить посадки. Иначе не успеете, КГБ уже по пятам идёт. Ойкнете только, а они уже всё предприятие себе загребут. Ещё и ордена получат. Так что хватайте, бросайте в застенки и колите. Фамилии я продиктую. Записывайте.
— Ты в галоп-то погодь, не скачи. С места в карьер, ишь, больно прыткий, я гляжу. Посадки ему…
— Так время, Глеб Антонович. Время — деньги! Как говорится, когда видишь деньги — не теряй времени. Куй железо, не отходя от кассы! Как говорит наш шеф, Мыхал Мыхалыч.
— Тоже мне, кинолюбитель. Рассказывай давай, объясняй все расклады, а то конвоиров недолго вернуть, да и Евстратов, думаю, с радостью поможет собрать твоё дело так, чтоб в суде впаяли от души. Врубаешься, о чём я говорю? О посадках.
— Врубаюсь. Хорошо, что и вы врубились, да назад отыграли.
— Ты давай, не умничай и не зли дедулю, а то налетишь на кутак по самые гланды.
— Приятно с интеллигентным человеком поговорить, — хмыкаю я.
— Лариса, — бросает он, отыскав-таки заветную кнопку на селекторе. — Меня нет. Ни с кем не соединять, никого не впускать.
— Лариса, значит? — улыбаюсь я, выйдя из кабинета Печёнкина. — А я Егор.
— Да, — поджимает она губы. — Я тебя запомнила. Придёшь ещё.
Совсем ещё девчонка, тоненькая, неопытная, нескладная. Зато накрашена, причёска, туфельки, юбочка — мама дорогая, как говорится. Неужели этот боров её того? Эх, с кем приходится работать…
— Такая юная и уже такая строгая. Ты как здесь очутилась вообще? Тут же тебя сожрут с потрохами.
— О себе беспокойся, тоже мне, мудрец многоопытный.
Да уж поопытнее некоторых.
— Если обижать будут мне звони, — говорю я с покровительственными нотами. — Записывай телефон.
— Да иди ты, — хмурится она. — Нашёлся здесь ухажёр с потугами на остроумие.
Смотрите какая.
— Записывай давай, а то шеф взгреет, скажет, какого хрена ты Лариса Дружкина не записала телефон Брагина? Ищи, скажет, теперь где хочешь.
Но мои доводы оказываются не слишком убедительными для юной секретарши, и я покидаю её, отправляясь на встречу с Цветом.
Я подъезжаю к «Кавказской кухне» чуть позже, чем мы договорились.
— Ты чего так долго? — недовольно хмурится он. — Ждать тебя.
— Ну, извини, в «конторе» задержался.
— В конторе-на. Мог бы со мной сначала перетереть, а потом уже по конторам бегать. Рассказывай, короче. Ферика видел?
— Видел, — усмехаюсь я. — Был у него во дворце. Сразу за первым секретарём ЦК на аудиенцию попал.
— Что ответил? Сразу скажи, а потом уже подробности набросаешь. Не томи, короче, не в кино.
— Сказал, впишется за тебя.
— Ну вот, хорошо, — говорит Цвет с явным облегчением. — Ну давай теперь, сказочник, повествуй по порядку от и до.
Ну, я и повествую, в который раз уже. Каждому своё.
— И чё, думаешь предложат нам анашу барыжить?
— Надеюсь, нет. В любом случае, я этой гадостью заниматься не буду. Без меня, в общем.
— А чё так? Вдруг выгодно?
— Может, и выгодно, да только я не буду. Гнилая тема детей травить.
— Каких нахрен детей, ты гонишь, это же для дебилов, алкашей и прочих отбросов. Ну и пусть ширяются, без них мир чище станет.
— При всём уважении, так это не работает. Забирает отрава, в первую очередь, молодых. Так что нет, я в эту игру играть не буду. И тебе не советую. Те, кто в деле тоже долго не живут, уж поверь. Последи, сколько Эскобар протянет, а у него-то вон какие ресурсы.
— Ладно, Эскобар, по-любому никаких предложений пока не было, так что, считай, это шкура неубитого медведя.
— Когда наедет, скажет типа, Цвет, я тебя от казни спас поработай теперь на меня, нужно быть готовым ответить.
— Чтобы ответить, мне готовиться не надо, я всегда готов.
— Ну, смотри, — качаю я головой, — пионер, как бы жалеть не пришлось, что впрягся в эту бодягу.
— Ладно, учитель, в натуре, надо в Москву ехать, — меняет он тему. — Вызывают.
— Надо значит надо, — соглашаюсь я. — Ничего не бойся, езжай спокойно. Узбекистан за тебя горой.
— Горой-горой, — подтверждает он. — Со мной
