— Хорошо, пойду искать Мироныча.
— Ах, иди куда хочешь, — раздраженно сказала боярышня. — Что вы все ко мне пристаете, не мешайте плакать!
Тон, которым она это говорила, соответствовал тому, как она обращалась ко мне последнее время в Москве. С последнего свидания мне показалось, что наши отношения стали прежними, но, похоже, все возвращалось на круги своя.
— Хорошо, я найду твоего Мироныча и распоряжусь, — сказал я и вышел из терема.
Пока управляющий гонял праздных холопов и организовывал застолье чиновникам, я без дела слонялся по поместью, покуда не набрел на сгоревшую избу. Здесь никого не было, приказные ждали ужина, а местные жители уже насмотрелись на пепелище. Зола постепенно остывала, так что можно было, не обжигаясь, подойти к тому месту, где раньше находилась входная дверь. Единственный вопрос, который меня здесь интересовал: почему никто из бражников после начала пожара не выбрался наружу. Кроме пьяных гостей там был относительно трезвый стольник, возможно, еще кто-то из слуг. Представить, что среди стольких людей не оказалось никого, способного проснуться от дыма, казалось просто невероятным.
Я подобрал подходящую палку и стал разгребать золу возле бывшего входа. Никакого опыта в криминальных расследованиях такого рода у меня не было, но два подозрения можно было проверить и без специальных знаний. Первое, если дом подожгли снаружи, то дверь должны были подпереть чем-то надежным.
Если это был металлический предмет типа железного лома, то он должен был остаться возле порога. Вторым доказательством умышленного поджога могли стать останки погибших. Если они окажутся возле входа, значит, запертые люди пытались выломать входную дверь.
Дело у меня продвигалось медленно. Под толстым слоем золы оказались тлеющие угли, так что близко подойти к месту, где были двери, мне никак не удавалось. Я ворошил палкой пепел, стараясь разбросать верхний слой золы, и не заметил, когда сзади подошел какой-то человек.
— Чего ты ищешь, добрый человек? — спросил из-за спины незнакомый голос.
Я обернулся. В двух шагах от меня, внимательно наблюдая за поисками, стоял высокий парень с открытым, красивым лицом.
Готового ответа у меня не было, пришлось придумывать на ходу:
— Кинжал где-то здесь утром обронил.
— Кинжал? — переспросил он, не скрывая иронической улыбки. — Утром здесь бушевал такой жар, что близко было не подойти.
— Значит, обронил в другом месте, — не очень любезно ответил я, не собираясь оправдываться неизвестно перед кем.
Парень хмыкнул и пожал плечами:
— Хочется искать, ищи, мне-то что!
— Вот именно, — сказал я и продолжил ворошить золу, однако без прежнего рвения, ожидая, когда уйдет непрошеный свидетель. Но тот уходить не собирался, стоял на прежнем месте, с интересом наблюдая за моими действиями.
Пришлось сворачивать свое следственное мероприятие.
— Ничего нет, — сказал я и, отбросив палку, направился в сторону господской избы.
Всю ночь приказные и оставшиеся в живых соратники Требухина поминали шефа со товарищи. Теперь, за отсутствием разгуляй-избы, тризну проводили в господском доме, на временных столах, срочно сколоченных местными умельцами. Вино, медовуха и брага лились рекой, и вскоре, как мне стало казаться, гости начали забывать причину «банкета». Как только градус поднялся на должную высоту, явились дворовые девушки и, начав с поминальной, быстро перешли на плясовые песни. Даже солидный приказной, оказавшийся едва ли не первым человеком в уезде, не сдержав эмоций, пустился отплясывать камаринского.
Наталья Прохоровна появилась только один раз, поблагодарила гостей за уважение к покойному отцу и вернулась в свою девичью светелку. Подвыпившие гости шумели так, что мне не осталось ничего другого, как присоединиться к компании и участвовать в застолье. Несколько раз на глаза попадался любознательный красавец, он старался не высовываться и как только замечал, что я смотрю в его сторону, сразу же прятался за спины гостей.
Поминальное застолье, как водится, постепенно приобрело масштаб национальной пьянки, и приказные на халяву так назюзюкались, что вполне могли стать жертвой еще одного пожара. Однако на этот раз все обошлось, и к рассвету гости и местные поминальщики начали засыпать на тех местах, где их смог свалить Бахус.
Я пил умерено, стараясь придерживаться золотой середины: не очень выделяться в теплой компании, но и не потерять, как говорится, трезвый ум и твердую память. Когда окончательно рассвело, я вышел из господской избы. День обещал быть дождливым, похолодало, и низкие быстрые тучи едва не цепляли верхушки деревьев. В голове шумело от выпитого и бессонной ночи. Двор был пуст. Пока никто не мешал, я опять пошел к сгоревшей избе. За прошедшие день и ночь пожарище дотлело, и пепел почти остыл. Теперь можно было, не боясь обжечься, попытаться разобраться со своими сомнениями.
Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.
Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.
Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше — больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться. Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
