Когда Александра вызвали в штаб бригады незадолго до Новогоднего бала, он было решил, что его опять попросят ускорить прибытие второй партии пистолетов — по мере того, как господа офицеры *распробовали* новое оружие (разумеется, не забыв, словно невзначай, похвалиться перед сослуживцами и просто знакомыми), список заявок стал вдвое толще и демонстрировал устойчивую тенденцию к дальнейшему росту…
— Господин полковник, по вашему приказанию прибыл!
— Кхм! Прошу, присаживайтесь, поручик… Мм… мы с вами люди военные, потому перейдём сразу к делу, да-с. Александр Яковлевич, из Таможенного департамента поступил запрос касательно вашей персоны… и я просто обязан… э…
— Господин полковник, осмелюсь уточнить — запрос по поводу источника средств на открытие моего завода?
Толкушкин молча кивнул. Было видно что его тяготит — и сильно, подобный разговор. Подозревать такого блестящего офицера…
— Ну что же. Надеюсь, господ таможенников удовлетворят нотариально заверенные копии кредитных договоров и прочих бумаг?
— Несомненно!!!
Олег Дмитриевич прямо на глазах оживал и возвращал себе хорошее настроение. Через полчаса его настроение улучшилось опять — до самого что ни на есть верхнего предела: поручик Агренев посетил расположенное невдалеке отделение Русско-Азиатского банка (вернее свою ячейку в нём), и вернулся в штаб с тоненькой картонной укладкой на верёвочных завязках.
— Прошу…
Не открывая, старший офицер небрежно отодвинул её в сторону, и немного удивлённо поинтересовался:
— Александр Яковлевич, как же вы так быстро управились? Или… ээ… вы готовились заранее?
— Ну что вы, конечно же нет! Просто… месяца два тому как, потребовались копии для моего стряпчего, так я, на всякий случай, оформил всё с некоторым запасом… Позвольте полюбопытствовать, Олег Дмитриевич, ежели это только возможно… за чьей подписью поступил запрос?
— За… один момент, где же… а, вот: господин коллежский советник Вятов, Филипп Арнольдович… Вы желаете требовать удовлетворения от этого… господина?
"Ну блин… что за слова такие… так и вижу, как прихожу в кабинет этого Вятова и ТРЕБУЮ меня удовлетворить… разными способами… пошляк вы, Олег Дмитриевич, ой пошляк… правда сами о том и не догадываетесь!"
— Да. Собственно, я предупреждал этих господ, но раз они не вняли…
Отпустив подчинённого, правда не сразу, а немного побеседовав с ним на оружейную тему (вернее — о том, ну когда же будет долгожданная поставка пистолетов… и патронов, да побольше, побольше!!!), полковник вздохнул и принялся знакомиться с содержимым невзрачной папки. И чем дальше он читал, тем больше улыбался. Уже выходя из своего кабинета, нач штаба коротко сказал, как плюнул.
— Чинуши…
А князь, по возвращении, сразу же уселся сочинять большое послание господину Луневу — изложив своё видение проблемы, Александр поручал стряпчему, подыскать хорошего… нет, ОЧЕНЬ хорошего, юриста нужной специализации. Отыскав, немедленно приниматься за дело — вчинить господину Вятову… и Хлудову за компанию, хороший такой иск о: клевете, подрыве деловой репутации, попрании чести…
" Сами пусть решают, но чем больше, тем лучше. И как только будет положительное… для меня, естественно, решение суда… пускай даже по одному из обвинений… появится законная возможность послать своих секундантов. Проще один раз подстрелить зарвавшегося чинушу, и устроить широкую огласку причин дуэли, чем ждать следующей проверки. Всё ж таки Николай первый явно не любил своих чиновников… раз разрешил, пусть и с многочисленными оговорками, вызывать их… Жалко, что в моей первой жизни такого небыло."
На новогоднем балу Сергей Юрьевич Блинский не ходил — порхал мотыльком, и сиял при этом, как маленький прожектор. Командование сдержало слово, и лишило его наконец-то приставки штабс, сделав простым ротмистром… На этом, хорошие новости для Александра заканчивались и начинались плохие: уже ротмистра Блинского, вскоре переводили в распоряжение штаба, а взамен и тоже переводом должен был прибыть следующий командир Олькушского отряда — некто ротмистр Розуваев, Анатолий Константинович. То, что удалось узнать про нового *хозяина* заставы, оптимизма не внушало: ротмистр в пятьдесят четыре года… иные уже и генеральские погоны примеряют в таком-то почтенном для военного возрасте. Ну, пусть не генеральские — но, как минимум, чин подполковника-то уже должен быть!? Вдобавок, по слухам, Розуваев сильно уважал шагистику и прочую уставщину — причём достиг в любимом деле немалых высот… если уж и другие офицеры признавали, что тот бывает чрезмерно строг к нижним чинам.
— Саша, ты опять меня не слушаешь!
Баронесса периодически пыталась доказать это своё утверждение, но увы! Ей так и не удалось это сделать — поручик цитировал одну-две последних фразы, и всё возвращалось на круги своя: Софья щебетала, пересказывая последние слухи и сплетни, а её спутник обдумывал всё, что удалось узнать в коротких беседах с сослуживцами, периодически приветствуя проходящих мимо знакомых дам и их кавалеров.
"Шагистику любим… Нда, с уходом Блинского прежняя вольная жизнь бесповоротно закончится. Знать бы ещё, в чём это конкретно будет выражаться? Надо будет немного подсуетиться… Такс, зайти к писарю Войцеху… слить очередную партию купчиков и приказчиков — пускай крепнет связка пограничников и жандармов, хе-хе. Да и на границе чуток потише станет… ненадолго, к сожалению. Что ещё? Собрать инфу по проявившимся чиновникам… нда, пора создавать свою СБ. Может, проконсультироваться с подполковником Васильевым по поводу жандармов-отставников?… А в свете возможной дуэли, пожалуй что… надо изменить кое-что в тренировках с Гришей, и… давно хотел попробовать что-то вроде гранат соорудить… ежели только время будет да и то — не сам а с помощью Васисуалия… блин, ну что за имена, а? До сих пор привыкнуть не могу…"
Выплыв в очередной раз из раздумий, Александр услышал конец очередной сплетни:
— Так от этой истории с господином Музиным едва колики и мигрень не приключились, от смеху…
— Какой истории, душа моя?
— Ну как же! Всё общество с неделю об этом только и говорило… Ты просто невозможен! Не далее как вчера я тебе всё самым подробным образом поведала… Ну… хорошо, может и не всё… слушай.
Рассказ (скорее даже небольшая повесть) о том, как две Ченстоховские барышни, люто боровшиеся друг с другом за звание самой-самой продвинутой модницы и кокетки, умудрились пошить себе (причём у разных портных) практически одинаковые платья, после чего встретиться на очередном приёме у мадам Кики, сопровождался всеми положенными атрибутами: большими глазами в нужных местах, придыханием и многозначительными улыбками. Правда, в исполнении Сони это выглядело не смешно, а скорее трагично — так красочно и эмоционально она описала мучения бедных женщин, вынужденных демонстративно *не замечать* друг друга и терпеть перешептывания и смешки светского общества… Колики же, одолели вполне себе почтенного господина Музина совсем по другой причине: тот лично наблюдал, как одна из модниц — хрупкая, милая, слабая и беззащитная женщина, кругами гоняла своего портного, едва не убив того своим хоть и нежным, но слегка… визгливым голосом. К концу подзатянувшегося повествования Александр, пользуясь тем, что он стояли в небольшом закутке-нише, стал тихонько поглаживать баронессу по спинке и… немного ниже, любуясь тем, как она пунцовеет… но даже не думает при этом отодвигаться или ещё как-то останавливать его. Когда их отношения только начинались, он очень боялся проколоться в таком интимном деле, как ласки: то, что было привычным для него, Соня могла посчитать за верх неприличия… как показало время, опасения были беспочвенны. Главное — соблюдать приличия, то есть не целоваться у всех на виду, ходить не в обнимку а под ручку и так далее… А наедине баронесса была на удивление раскованной особой… или это Александру просто повезло?
