Кто-то обмывал ее тело водой из серебряного тазика.
В комнату залетали пчелы, кружились между побеленных стен и снова вылетали в окно, у рамы которого кивали цветы вьюнка. Снаружи доносилось тихое монотонное воркование голубей. Когда ее поворачивали на бок, чтобы обмыть, она видела в окно белоснежных птиц; и вокруг головки одной из них светилось золотое сияние, а золотые глаза и клюв горели на солнце: Святой Дух гнездился в голубятне вместе обычными птицами. Потом приходили боль, обжигающий жар и крик, ее снова привязывали к постели, а мир погружался в сердитые голоса, изменявшие тон от контральто к визгливым альтам.
И все время было светло.
Свет начинался с желтовато-розового сияния, пробивавшегося сквозь задернутые на ночь шторы, разрастался в светящиеся полосы, яркие, как блеск на лезвии клинка; свет качался на поверхности воды в кувшине, стоявшем на сундуке у ее постели, плясал солнечными зайчиками на изгибах белого потолка.
Однажды крыло коснулось ее лица, легкое и упругое, как лебяжий пух, и окаймленное золотом, подобно странице манускрипта. Два голоса спорили над ней, толкуя об ангелах и о тех блуждающих духах воздушной стихии, что, может, дьяволы, а может, древние боги, истаявшие, лишившись веры.
Сквозь белизну потолка ей виделись уходящие ввысь круги, один в другом, и каждый окаймлен лицами и крыльями, а за ликами святых тонкие золотые кольца, будто процарапанные кончиком ножа нимбы, мерцающие, как металл в кузнечном горне. Она искала и не могла найти Льва.
Свет, косо падавший с другой стороны, одевал комнату золотом. Она вздрагивала от холода, и чьи-то руки натягивали повыше полотно простыней. Острое чистое лицо склонялось над ней, короткие волосы сияли розоватым золотом.
— Пить…
Слишком тихо, но вода из деревянной чашки стекала с губ на подбородок и промачивала простыню; лилась в рот, струясь по пересохшему языку и небу. На мгновение вспыхивала раздирающая боль: болели ноги, руки, избитое тело, и рука вздрагивала в льняных повязках.
Чьи-то пальцы размотали бинты. Она ощутила свое тело, сколько достала рука. Тело… целое… повреждений не больше, чем бывало прежде. Игла боли в голове. Она коснулась пылающей болью щеки, нащупала языком осколки двух выбитых зубов сзади в левой стороне рта…
— Томас?..
— Жив Томас Рочестер! Жив. Все живы! Детка…
В рот снова льется вода, на этот раз пахнущая травами. Она пьет, конечно, пьет, как же не пить; и лежит, отгоняя сон, дожидаясь, пока новый свет, росистый и прохладный, пробьется сквозь шторы.
Ее преследует память о темноте, о черном небе и бесконечной ночи, о холодах, упавших на несжатые поля.
— Будет погоня…
— Т-с-с…
Сон одолел ее так внезапно, что слова вышли скомканными, и никто из слышавших не понял, что она сказала:
— Я не хочу в Карфаген!
2
Она проснулась, вспотевшая и разгоряченная. Страшный сон уходил, как вода в песок. Аш открыла глаза, очистившиеся от лихорадочного бреда.
— Дерьмо! Сколько я провалялась? Сколько осталось, пока Фарис настигнет меня или вышлет команду для поимки? Голос Флоры дель Гиз над головой сказал:
— На тебя наступила лошадь.
— О, воинская слава! — Аш щурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. — «Вот на что играют солдатики!» note 68
— Чертова идиотка!
Кровать заскрипела под опустившейся на нее добавочной тяжестью. Аш почувствовала, как ее тело тормошат теплые сильные руки. Время моргнуло: ей показалось, что она чувствует в постели рядом с собой еще одно тело, не сразу поняла, что теплая грудь, прижавшаяся к ее щеке — Флориан; что женщина-лекарь баюкает ее, а ее тело расслабленно и бессильно.
Тихий голос Флориана нашептывал в ухо, почти не слышно, едва ощущаясь вибрацией плоти и костей:
— Тебе, я полагаю, не терпится узнать, насколько серьезны повреждения? Поскольку ты у нас главная…
— Нет…
— Вот это чертовски верно. «Помылась бы ты, что ли», — смутно думала Аш, вдыхая теплый запах застарелого пота от одежды лекаря. Она снова уронила голову на мягкую грудь, белый потолок плавал перед глазами.
— Вот дерьмо…
Весом двух тел в перине промялась глубокая долина. Аш смотрела из нее на потолок, следя глазами за черными жужжащими точками пчел. Невероятно уютно было лежать так, в теплом объятии женских рук.
— Крепкая ты, что твое дерьмо, — сказал грубоватый голос над ней. — Это и спасло, а не то, что я пыталась сделать.
В тишину комнаты проник далекий хор. Женские голоса пели мессу. Воздух пропитался запахом лаванды: должно быть, растет где-то поблизости.
Совершенно чужая комната.
— Где мой меч, прах его побери? И латы?
— О, моя девочка приходит в себя!
Аш покосилась на лицо Флоры.
— Я знаю, что не доживу до тридцати. Не всем же быть Коллеони note 69 или Хоквудами note 70. Опасная была рана?
— По-моему, череп не проломлен… я все заштопала. Нашептала подходящие заговоры. Если послушаешься моего совета, проведешь в постели еще недели три. Если послушаешься… это будет первый раз за пять лет! — Ласковые руки хирурга напряглись. — Больше я ничего не могу для тебя сделать. Отдыхай.
— Сколько лиг отсюда до Базеля? — требовательно спросила Аш. — Что с моим отрядом?
Флора дель Гиз испустила вздох, который отдался у Аш в каждой косточке.
— Порядочные пациенты начинают с «где я?». Ты в монастыре, под Дижоном, в Бургундии, а отряд стоит лагерем в четверти мили в ту сторону. — Длинный грязный палец проткнул воздух над самым носом у Аш, указывая за окно кельи.
— Дижон… — глаза у Аш стали круглыми. — Ни фига себе дорожка от Кантонов! На другую сторону Франш-Конте. Здорово. Дижон… Ты у нас, Флора, бургундец, чтоб тебя поперек… помоги-ка мне. Знаешь эти места?
— Как не знать, — в голосе Флоры звучала ядовитая горечь. Она села, неловко тряхнув Аш. — У меня тетушка проживает в шести лигах отсюда. Тетя Жанна… сейчас, наверно, при дворе. Герцог-то здесь.
— Герцог Карл здесь?
— О да, он здесь. Со всей своей армией. И с наемниками. Травы не видно под шатрами! — Флориан передернул плечами. — Насколько я понимаю, сюда мы и должны были отправиться после Нейса. Столица южных земель!
— Визиготы наступают на Бургундию? Что вообще происходит с армией вторжения?
— Откуда мне знать? Я была занята, вытаскивая тебя с того света, сучка ты бестолковая!
Аш беспомощно улыбнулась: лекарь в своем амплуа — «военные дела меня не касаются!».
— С командиром так не разговаривают.
Флориан обошел вокруг кровати, чтобы оказаться с Аш лицом к лицу.
— Я, конечно, хотел сказать: «сучка ты бестолковая, капитан».